Одиннадцатый цикл

– Последнее, что помню, – как ты забиваешь акара моей ногой, и вот представила, как обмякшим полутрупом сползаю с твоей спины и шмякаюсь о камень. Да у тебя наверняка сердце в пятки ушло!

Акар искренне усмехнулся.

– Ага. В глубине души я вообще надеялся, что ты умерла и не придется выслушивать отповедь.

И вновь я захохотала. На этот раз и он с таким же задором подхватил – а успокоившись, вернулся к насущным вопросам.

– Нора, мне нужно кое-что сообщить.

Что ж, я вся внимание. Он заслужил.

– Когда я взобрался на уступ и убил последнего акара, ты уже лишилась чувств, поэтому не видела… В общем, орда начала наступление.

Не может быть.

– Что?! – Веселый настрой как ветром сдуло.

– Поэтому я так торопился с носилками. Нужно срочно возвращаться в Бравнику.

Это конец. Мы не успеем. А даже если опередим врага, Эрефиэлю не хватит времени выстроить надежную оборону. Да он вообще узнает обо всем еще до того, как мы возвратимся.

– Хрома, давай протезы. Нужно поторапливаться.

– Нет, – возразил он.

Я не могла не возмутиться.

– Что значит – нет?

Хрома непоколебимо смотрел мне в глаза.

– Тебе еще понадобятся силы. Тебя понесу я. Стану твоими ногами. Когда доберемся, ты должна быть во всеоружии.

Я покатала эту мысль в голове, не отводя глаз, – и в конце концов уступила. Акару – уступила! Подумать только!

– Ладно, только давай живее. – Губы тронула невольная улыбка.

Хрома улыбнулся в ответ.

– Тогда смотри больше не падай. С проломленным черепом от тебя не будет толку.

Глава восемьдесят шестая Эрефиэль

Первым из нефилимов была Шайли, дитя оленя-шамана Газзи. На поиски нового дома она отправилась вглубь Чащи. Там, источая сияние своих рогов, Шайли предается медитациям и сливается в гармонии с пышным лесом, ожидая тех, кто ищет ее мудрости.

– «Первый нефилим и ее дом». Вилли Зом

В душе я мечтал сейчас быть с отцом, грезил, как мы сражаемся плечом к плечу. По-детски мечтательно улыбался при мысли, какие легенды о нас сложат, и тешил себя словосочетаниями вроде «птицы в полете».

Однако отец по зову долга возвратился в обитель Верховного Владыки. К утесу он, несомненно, уже заново привык. Теперь я понимал его чувства. Во время нашего скоротечного визита меня и вправду словно погрузило в сон. Казалось, под ногами и вокруг все шевелится, искажается, и стоит чего-нибудь коснуться, оно распадется на глазах.

Сегодня утром было созвано срочное заседание совета. На нем главнокомандующий Орсон назначил меня комендантом Седого холма, официально вверяя оборону в мои руки. Но прежде чем возвращаться на передовую, я решил провести остаток дня в родных стенах, передохнуть от липкого пота, от грязи под ногами марширующих туда-сюда солдат в форме…

Вот она, последняя моя минутка спокойствия, после которой останется только нервно ожидать подхода врага.

Прислуге я дал выходной. Один лишь Сару наотрез отказался меня покидать. Уединившись во внутреннем дворе, обжатом двумя рядами стен – стенами дома и каменной оградой вокруг всего имения, – я посвятил себя тренировке.

Напротив стояло бревно. Я в полном доспехе и со щитом отрабатывал на нем удары Берениэлем, чувствуя, как внутри все напряжено, как снедают меня тревоги.

Уже неделю длилась вылазка Хромы и Норы. Что они разведали? Или, может, вообще сгинули в лесу? Зря я ее отправил. Надеюсь, акар прикрывает ей спину.

Увязнув в клубке удушливых дум, я рубил все сильнее и быстрее, вышибая из бревна щепки, покуда не рассек его надвое. Меч от набранной скорости превратился в размытое дымчатое пятно. Стоило прерваться и взглянуть на обрубок, ветряной покров развеялся, являя истинный вид клинка.

– Чем вам насолило бедное бревно? – раздался голос Сару.

Я повернулся. Дворецкий принес на подносе дымящийся чай с печеньем и графин воды. День стоял солнечный, хотя зябкое дыхание прохлады не давало о себе забыть.

– Имело глупость ранить мое достоинство, – выравнивая дыхание, отшутился я.

Сару – вот редкость – улыбнулся. Уголки его фиолетовых губ приподнялись. Он подошел к столику и опустил поднос.

– Я же всех отпустил, помнишь? – Подойдя, я снял шлем. – Почему, когда ты нужен, тебя не дозовешься, а сейчас остался один? Признайся, просто любишь меня изводить.

– А что остается? – хмыкнул шавину. – В этом городе все отворачиваются при моем появлении. За стенами имения меня терпят лишь из-за бумажки, где сказано, что я принадлежу вам. Она всегда при мне.

Меня это задело. Я надвинул брови на переносицу.

– Ты мне не принадлежишь. – Фраза прозвучала строже, чем хотелось.

– Знаю. Но для людей снаружи я ваш раб. – Он постучал пальцем по шраму на лбу. – Отец бы согласился.

На упоминании его отца я вздохнул, толком не зная, что сказать.

– Ты ни в чем не виноват.