Одиннадцатый цикл

Семени предстала светоносная Сэльсидон в окружении зерубов – столь лучезарная, что трудно было не отвести взгляда. Она высилась на вершине отрога и указывала мечом в сторону далекого врага.

Возник Страж Мурия, огромный силач, чей молот дробил панцири кошмарных извивающихся тварей и разверзал земную твердь.

С приходом Кэйлу, молчаливого Дитяти-Загадки, настала эра драконов, перекроившая мир в опаленное и взрытое шрамами поле брани. Видение соткало первого из драконов по имени Золас – змея с гору, чьи крыла одним взмахом насылали ураганы и наводнения, выдирали с корнем деревья, и вся Минитрия сотрясалась под их мощью. Отрывались от материка клочья, островами уходя в морскую даль.

Сменяли друг друга образы войны и стодневной ночи, когда Владыка Эймир возвратил с небосклона оба глаза, чтобы противостоять драконьему гневу.

На помощь ему из царства Великого Архонта снизошли ангелы – и даже семь оставшихся архангелов на спине исполинского червя с несколькими конечностями. В них было зажато по мечу, а молочно-бледное тело изъязвляла россыпь глаз. Вел ангелов Зерафиэль с ликом столь непостижимого очарования, что тот искрился лучами, под стать оку Верховного Владыки. Немало драконов, дерзнувших взглянуть на этот свет, пали от руки архангела.

Небо рассекла молния, озаряя бурлящее скопище людей на земле под разверзшимся хаосом.

Роем взмыли в небеса жуки Дюрана: черная туча гигантских ос-воинов, мухи, другие насекомые.

В бой с оружием наголо ринулись зерубы, юнгблоды выплетали чары бок о бок с Владыками.

И вновь видение переменилось.

Перед Иеварусом простерся Пепельный лес. Над заметенными деревьями плясало пламя Огненного кольца. Не снег замел лес, отнюдь, а пепел, тихо и безропотно устилающий все вокруг. Здесь под конец цикла Наин появились на свет демоны – позже этих бесовских отродий запечатают в их проклятой юдоли.

Наставник являл еще много всего причудливого и непостижимого, туманного и невероятного, осененного бахромой его собственной тени.

Цикл завершился горячечной вспышкой образов – и на том все было кончено.

Щупальца отпустили подопечного. Он приходил в себя.

Кончен очередной урок, явлены Семени очередные знания, дабы ему хватило сил и разумения завершить очередной Цикл.

Однако к истинной своей цели Иеварус не приблизился ни на шаг.

* * *

Что только не закладывали в королевского отпрыска. Дни напролет его обучали истории, обязанностям и бою.

Утес Морниар дышал жизнью. За все новыми дверьми открывались все новые миры, новые места, о которых грезила уснувшая на камне девочка. Никому, даже Деве-Матери, не под силу было ее отыскать. Где-то среди мириад входов и выходов, испещривших гору-сон, пребывала в плену вечной дремы одна из Владык.

* * *

Снаружи утес Морниар был головокружительных размеров твердыней с широкими протяженными мостами, бесконечными иглами шпилей, тесными дворами, что, наоборот, казались парадоксально бескрайними. Извилистые лесенки многих бы свели с ума; сами здания, казалось, живы и наблюдают за тобой.

Из местных обитателей чаду властелина представили Отца вранов и Летописца.

Первый выпускал в мир тучные вороньи стаи, которые затем шептали этому сухому горбатому великану обо всем увиденном в полете. Он поведывал это Летописцу – тот сидел в позе лотоса, погруженный в вечную медитацию. За ним ухаживали странные, снующие из стороны в сторону крысоподобные зерубы. На месте головы у Летописца находился один тугой большой бутон, что разворачивался лишь навстречу Отцу вранов, обнаруживая посередине громадное ухо – туда великан пересказывал все изведанное своими пернатыми сынами. Раскрылся бутон и навстречу Семени, но вместо уха был один большой глаз. Тот оглядел Иеваруса с ног до головы, и лепестки вновь сложились.

Парадокс, но больше всего Летописец удивлял другим – множеством рук по бокам. Они безмерно удлинялись, записывая за Отцом вранов слова в пустые фолианты.

Еще на утесе, в мастерской под куполом, где вся влага мгновенно испарялась, обитал Кузнец. Его каменное, в трещинах, тело беспрестанно сияло от пламенеющего внутреннего жара. Слева из его груди росло тело синего, как лед, младшего брата, а на месте сердца зияла пустота.

Немало Владык пребывало в местных стенах – удивительных существ переменчивых пропорций и обличий. Масочник, Хитродей, Кукольник, Сопрано и самое неуловимое из всех – Безмолвие.

Одно лишь затмевало все непостижимые дива этого царства: простирающаяся с вышины монаршего балкона панорама. Иеварус созерцал необозримую ширь Минитрии, ее незыблемость и спокойствие – и неведомо было, какие мысли в этот миг его занимают.

Глава тридцатая Хрома