Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов

– Почему, Шмуля, ты решил ехать в Испанию? Все едут в Америку, кто хочет разбогатеть.

– Мама, я не хочу разбогатеть.

– Тогда зачем тебе ехать, если ты можешь не разбогатеть и здесь? Я понимаю, можно ехать, если ты после этого будешь лучше шить брюки.

…Когда Шмуля решил учиться на портного, то его учитель портной Мотл ему сказал:

– Первое, что нужно научиться, это ставить утюг.

– Подумаешь, – сказал Шмуля, – кладешь угля, раздуваешь и гладишь.

– Знай, Шмуля, что наша беда заключается в том, что мы всегда перекаляем утюг, когда гладим чужие брюки.

…Когда Шмуля-революционер решил жениться на христианке, за ним пришла полиция. Мама была счастлива:

– Что ты так медленно одеваешься, тебя ждут люди, Шмулечка!

– Какое впечатление, Шмуля, на тебя произвел Ленин?

– У него был коротковатый пиджак.

29.7.89. Из рассказа бакинского писателя, который сопровождал Брежнева как корреспондент ТАСС.

Охранник:

– Куда?

– Я из ТАСС. Я должен быть рядом. Вдруг Л. И. даст интервью.

– Ты что не видишь – какое от него интервью?!

Гуляю с Морисом Давыдовичем Симашко[843] – очень умен, исторически образован и неожиданен.

Из его шуток: «Охранка авторских прав», «Шарафкина контора» (писатели, пишущие за Шарафа Рашидова[844]).

Любопытные факты: отец жены Кунаева[845] был колчаковский подполковник, судивший Сейфуллина[846]. У него в романе есть страницы об этом человеке. В последние годы царствования Кунаева вышла книга Сейфуллина, где этих страниц не стало[847].

Когда же секретарь райкома, где родился подполковник, соорудил ему бюст, то был переведен в Алма-Ату министром и награжден званием Героя.

Кунаев – из крупных скототорговцев, жена татарка, сам полутатарин. Шараф Рашидов тоже из очень влиятельного татарского рода.

15.7.89. Помню, как Дворецкий ругал «Калину красную» Шукшина. «Это следствие! Я должен понять, кто его довел до такой жизни!» И я купился, стал повторять эту глупость, а кончилось триумфом, полным моим посрамлением.

28.7.89. Вальцева рассказала поразительную историю, как она встретилась в Венгрии с сыном[848]. Пять лет не виделись – он уехал «совсем». Они переписывались, переговаривались знаками. Наконец, она оформилась в Венгрию. Каким-то образом он сообщил, что приедет туда.

Страх ее охватил перед встречей. Она нашла венгерку, чтобы та позвонила ему в отель. Он назначил свидание.

Нужно было уйти из группы. Но одному не положено.

Она выбирает Помпеева[849]. Он идет ее сопровождать. А вдруг он стукач? Вдруг?

Людей около гостиницы полно. Она – маленькая старушка – растеряна.

И тогда он дал сигнал. Дома, в его детстве, родители свистели. Однажды он потерялся в Елисеевском, и она его нашла по свисту.

И тут он свистнул. Она увидела его и забыла страх.

– Сыночек?!

Толпа окружила их, когда он схватил мать.

Помпеев сказал:

– Я с вашей мамой.

– А вы не боитесь? Я – эмигрант.

Помпеев вытер слезы и ушел.

Здесь есть если не сценарий, то его линия. Помнить!

30.7.89. Сегодняшний разговор с Чаком[850] на пляже. Он – недавний воротила, член ЦК, лауреат Сталинской премии – ищет людей пообщаться, поговорить, благодарен за компанию.

Иногда из него вырываются перлы вроде того, что Сталин был сложная фигура, и не все было худо. От этого тошнит. И все же он любопытен.

Оказывается, он внук крупного торговца, отец – врач. Однажды в 30‐м году его вызвали в райком узнать, что отец сделал плохого советской власти, если сын пишет, что отец – враг. «Ч» в слове «врач» было написано нечетко и могло читаться как «враг». Мать бывала на балах у губернатора, вела благотворительный киоск, знала много языков. К ним приходил городовой на кухню, чтобы получить рюмку и огурец по случаю праздника.

Оказывается, эти впечатления детства он переносит на нынешний духовный плебс, Беловых и Распутиных. Говорит, что в доме не было еврейства, дед некрещеный кантонист, но весь дух культуры был русским. И все же, когда хвалили его «Литературку» (26 лет правил ею), он вздыхал и говорил, что его линия – умеренность, что ему не нравятся направления «Огонька» и «Московских новостей», что он говорил журналистам, жаждущим крови: «Идите в „Огонек“, там вас поймут».

С пляжа он уходил, бросив лозунг:

– Если они (Белов и др.) против евреев и коммунистов, то я за евреев и коммунистов.

22.2.90. Притча. В Отрадном, около церкви, могила монаха, который провел в ГУЛАГе много лет. В 56‐м году он встретил на улице Горького в Москве начальника лагеря.

– Ты жив? – удивился начальник.

– Жив. И буду жить вечно, – ответил монах и поклонился.

Надсмотрщик поклонился в ответ. И не смог разогнуться. Так и ходил скрюченным до смерти.

8.3.90. Сегодня общался с Кановичем. Чувствую очень доброе отношение к себе. Прочитал его статью: «Еврейская ромашка», гадание: ехать – не ехать. Так ехать ли? Он говорит: молодежи – ехать. И чем раньше, тем лучше.

И все же много противоречий в этом. Он верит, что еще нужно перетерпеть полгода, год – это много. Он сказал: «Мы всегда мчимся впереди чужого оркестра». Да, это так! И в революцию, и в контрреволюцию.