Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов

Гозенпуда обижало, что во время «борьбы с космополитизмом» писали «гозенпуды» с маленькой буквы – и во множественном числе.

Г. цитирует Марка Твена: «Все, что я написал, укладывается в одну страницу, – это азбука».

…Вчера встретил Катю Маркову[868] с дочкой. Она – дочь Георгия Маркова – партлитворотилы.

Оказывается, она ушла в религию, как и ее сын.

Таковы метаморфозы.

Из переделкинских баек.

Очередь в дамскую парикмахерскую. Врывается дама. Подходит к первой в очереди:

– Вы меня не пропустите?! Мне просто необходимо…

– А что случилось?

– Понимаете, мне позвонили, что у меня внезапно умер муж. Сейчас все придут соболезновать, а я не причесана.

…Адамович сказал о Вите Райхеле[869]:

– Он же депутат Верховного Совета.

Сказал с уважением.

А ведь это действительно удивительная история!

…Познакомился с Инной Львовной Лиснянской[870]. У нее был приступ мерцательной[871], позвали врача. Никого, кроме меня, не нашлось. Наутро, когда пришел снова, полчаса поговорили о литературе.

У нее вышла книга «Музыка „Поэмы без героя“ Анны Ахматовой»[872]. Тираж растворился. Она говорит с иронией: «Кто знает „Поэму без героя“, тому не нужна Ахматова в заголовке, а кто не знает, – тому не нужно ни то, ни другое».

Идея: считается, что А. А. музыку поэмы позаимствовала у М. Кузмина. Но Инна Львовна считает, что тут больше от Цветаевой. На этом строится большой сюжет.

И. Л. – 64 года, она полуеврейка, полуармянка. Отец – еврей, но был записан русским. Она записалась еврейкой…

Семен Израилевич Липкин, ее муж, в другом коттедже. Очень милый старик (лет 80), медлительный, после двух операций, – опухоль кишечника и аденома.

Был при смерти… Но И. Л. сказала – оперируйте, он выдержит. А врач сказал – один шанс из ста. Выдержал. Оклемался. Работает.

12.9.92. Читаю письма Н. Я. Мандельштам к Адриану Владимировичу Македонову[873] – старик замечательный и мне жалко, что я, гуляя с ним в Дубултах, не записывал многие разговоры.

Он – воинствующий борец с черносотенством. На съезде Союза писателей РСФСР он влез на сцену – маленький, в беретике, и ждал, когда какой-то дурак закончит свою галиматью. Потом заговорил с потрясающей силой о позоре антисемитизма, о Мандельштаме, который первый защитил русского крестьянина.

В письмах («Всемирное слово», 92, № 2) Н. Я. пишет ему, что жена Вишневского (ее родственница)[874], когда уводили Мандельштама, спросила: «Почему Осип написал эти стихи? Он ведь получил квартиру. Разве царь давал писателям квартиры?»

Удивительно. Вот оно, рабское «совковое» сознание: ты – мне, я – тебе. И за все – благодарность. Сейчас здесь Иосиф Винокуров[875]. Он дает таксистам сотню – 40 центов на его деньги, – а они готовы целовать за это руки.

13.10.92. Вдруг обнаружилось, что совершенно исчезли анекдоты. Были во все времена – Ильич, Брежнев, Хрущев, Горбачев, а теперь – ноль. Правда, вот Топоров[876] рассказал:

– Элегантный человек, интеллигент спрашивает любезно у продавца: «Простите, почем сыр?» – «Четыреста рублей». – «Будьте добры, взвесьте мне один грамм». – «Вы сумасшедший!» – «Если бы я был сумасшедший, – говорит интеллигент, – я бы попросил вас нарезать».

11.4.94. В доме Семен Липкин и Асар Эппель. С Семеном Израилевичем чуть поговорили о его выступлении по «Свободе» – он читает свою книгу, а Асар был рад встрече – выпустил книгу рассказов, обещал подарить. Много пишет и переводит, был очень рад Сашкиной оценке (высокой) великого расстрелянного немцами еврея, писателя уровня Кафки, книгу которого я случайно не привез сюда[877].

10.8.95. Литература, выходит, перестала быть средством жизни, она – средство неудовлетворенного честолюбия.

27.8.95. Роман жду с тревогой, но хоть что-то бы сохранилось – 150 страниц отрезано. Зачем? Я виноват во всем, сказалась дикая советская привычка подчиняться указаниям редактора.

11.1.96. Сижу в шикарном номере гостиницы «Рэдиссон Славянская» уже после первого еврейского конгресса.

Собрались евреи всех стран – по крайней мере, раввины и из Парижа, и из Америки и из Израиля… Вчера был насыщенный, единственный конференц-день.

Очень хорошо говорил Лужков. Он печалился о репатриации, даже обещал делать все для тех, кто захочет вернуться. «Мы дожили до того часа, когда началось великое возрождение нации».

Ашкеназский раввин воскликнул:

– Мы как во сне! Разве не была Москва символом оторванности народа от своих корней, разве не слышали мы крик этой оторванности?

Французский раввин сказал:

– Мне говорили, что Россия страна терпения. Не думал, что у всех хватит терпения все выдержать!

Он же говорил о двух братьях, которым отец оставил равное количество земли. Но у старшего была семья. А младший был один. И младший думал: зачем мне такой урожай, как старшему? Он брал мешок и переносил его в сарай по соседству. Это же делал старший. Он думал ночью: «У меня есть семья. Дети и сами встанут на ноги. Но брату, когда он постареет, не на кого будет опереться». И он нес младшему часть урожая.