Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов

Конечно, мы быстрее одумываемся, быстрее осознаем произошедшее, но это ли наше достоинство, если все уже произошло.

Удивительное время и обстоятельства. В Горбачева верим оба, как и весь мир.

Сегодня Бейкер (госсекретарь США) сказал, что трудности у Горбачева большие, чем они ожидали. И, уж наверняка, чем видится нам… Каждое движение, как он сказал Евтуху, как через колючую проволоку. Правда, жить интересно, но бывает и страшновато.

И что особенно тревожно – это нарастающий национализм и, боюсь, жажда крови.

15.3.90. Каждый день события – утром не знаешь, что даст вечер. И все же я один из немногих, кто не стремится уезжать, – хочу, очень хочу дождаться здесь нормальной цивилизованной жизни…

По берегу хожу с Кановичем – он, пожалуй, здесь пережидает время, пытается не проиграть партию, будучи депутатом. Влез не в свое дело – теперь расхлебывает, я уже не в первый раз слышу: «Нельзя бежать впереди чужого оркестра». Побежал, а дыхания не хватает.

16.3.90. Канович сегодня, обсуждая Литву, сказал:

– Маленький народ должен иметь долю страха.

Литовцы забыли, что перед ними – гигант. Задавит, сомнет в объятьях – и конец.

Канович говорит: «Концепция одна – ехать». Он считает, что именно это и есть концепция Горбачева, его политическая акция – разрешить конфликт.

16.3.90. Говорили о популярности. Кановичу рассказывал Паустовский, как в Одессу приехал артист Крючков[851], очень популярный в те годы.

Он вышел из поезда и тут же увидел, как к нему стремительно движется еврейка.

– Извините, – сказала она, – что я лезу в вашу личную жизнь, но вы не товарищ Фильштейн?

Много говорил о Литве, о том, чем все кончится. Сказал:

– Ребенка нельзя зачать одному в постели.

Да, они решили, что можно и одному. Грядет трагедия…

Шутка:

– Хая – это Клара, а Хаим – Кларнет.

Канович:

– Моисей сорок лет выводил народ из пустыни, а нам ведь еще двадцать лет до пустыни.

Из беседы Кановича со своим учителем в шахматы:

– Гриша, запомни два правила. Первое – сразу выводи коней в люди, второе – не играй долго сам с собой…

Из рассказов Шмули:

У Шмули был друг, крещеный еврей. Он пошел вместе с ним купаться голым:

– Давид, – сказал Шмуля, – или сними крест, или надень штаны.

30.4.90. Я пятый день в Москве в «России». Первый съезд «Апреля»[852] – съезд «совестливых писателей». Конечно, скукота, но и какие-то яркие прорывы, особенно – Коротич[853] и Травкин[854].

Что касается «совести», то некто из выступающих сказал: «Давайте прибавим: „ум и честь нашей эпохи“». Как ни крути, а каждая партия повторяет предыдущую.

Коротич – ярок, точен, быстр. Привезли с «межрегионалки», сказал – ничего не движется, военно-промышленный комплекс невозможно осадить, 6-я статья не реализуется…

«Такой журнал, в котором я работаю, может быть эффективен только в стране с неэффективным правительством, так как мы занимаемся тем, чем должно заниматься правительство…»

8.8.90. Семен Кирсанов[855], у которого болел живот (он умер от рака), придумал палиндром, жалуясь Левитанскому:

– Какать?! А как?!

Левитанский мгновенно ответил:

– Мастер срет сам!

18.8.90. Г. Кипнис[856] («Лит. газета») рассказывает:

А. Сахаров приехал к Виктору Некрасову[857]:

– Нужно поговорить.

У того на столе мелки и грифельная доска. Он берет доску и пишет:

– Телефон Плюща?[858] (это известный диссидент).

Некрасов пишет: «Антисемитизм – как индикатор на радиацию. Засветился „красный“ при прикосновении – беги без оглядки, яд, облучение, смерть»[859].

3.7.92. Из баек Лиходеева[860].

В Переделкино приехал восторженный молодой человек. Были Лакшин[861], Твардовский, приехал и «вещал» Сартр.

Молодой человек внимательно и восторженно слушал. Сартр не прерывался. И вдруг молодой человек обернулся к Лакшину и с недоумением сказал:

– А знаете, Владимир Яковлевич, Сартр-то – дурак!

…Корней Чуковский на своей даче собирал детей на костер (выступали поэты, приезжал Утесов). Плата за вход (для детей) десять шишек (Вальцева).

…Борис Рунин[862], новый муж Арины Васильевны Ласкиной (вдовы Бориса), у Меттера общался еще в 40‐е годы с Дьяконовым[863], востоковедом (этот умнейший человек и на меня произвел впечатление огромное). Дьяконов в 40‐е (!) обещал мучительный и долгий распад СССР. «Это будет длиться столетие – так распадалась империя Александра Македонского».

11.7.92. Из окружения – Анна Александровна Саакянц[864], моя соседка, – очень милый, нежный человек с добрыми еврейскими глазами. Кроме нее, за столом Мих. Мих. Рощин[865], замечательный драматург, но совершенная развалина – после инсульта.

Рощин рассказал, как его семилетний сын, прожив месяц в Париже, оказался в Шереметьево и там таможенник что-то спросил у матери. Мальчик воскликнул:

– Какое счастье, что вы умеете говорить по-русски.

…Из рассказов Гозенпуда Абрама Акимовича[866]…

Паустовский в Переделкино подвел Гозенпуда к даче Ермилова[867], там было написано: «Злая собака» – а сверху – «и беспринципная».