Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов

Мне кажется, у Зисмана это понятно. Мягкость, эдакая туманность, смазанность границ, нежность изображенного, тонкость увиденного, отсутствие контрастности – нет столкновения цветов, черный – белый, все обласкано и любимо.

В лучшей части еврейской интеллигенции, где нет торгашеского хамства, – все так и есть. Доброта, тепло, родственность, нежность, большая любовь к родному. Он очень любит то, где живет, вот через характер и ответ: почему? А потому!

25.4.92. Говорил с Аллой Васильевной Повелихиной о Матюшине – она говорит: «это взгляд на природу», «молитвенное восприятие природы». После модернистского, авангардистского антирелигиозного позитивизма появился Матюшин со своим христианским отношением к искусству.

Стерлигов объявлял «конец чинарского языка» – конец чиновничьего.

Авангардизм – это и Малевич, и Татлин, и Филонов – антиправославие. А вот Матюшин (это уже добавляю я) – православен, связан с истоками, с иконой, он корнями в России, как и Стерлигов, который стал просто христианским художником.

По сути, сделанное Матюшиным пронизывает весь живописный слой СПб. И Тырса, и Лапшин, и ученики типа Кострова, Кондиайн[619], Делакроа – все это отзвук, все заполнено цветовой божественной гаммой… Я уж не говорю о Флоренской с ее религиозным мировоззрением.

23.5.92. Читаю воспоминания Ольги Константиновны Матюшиной-Громозовой[620], вижу ее восторг перед сов. властью и думаю, как было Михаилу Васильевичу (после Гуро[621]) трудно с этой дурой. Вернее, не трудно, а тягостно. Он скучал, ездил в Ухно-Кирку, где Гуро похоронена. Выходил на взгорье, наблюдая за движением цвета, за рассветом-расцветом, – все это они с Гуро начинали вместе, – а затем «широким зрением» соприкасался с космосом и застывал, возможно, сливаясь с ее душой. Может, здесь и произошло его открытие четвертого измерения.

5.6.92. Вчера было обсуждение выставки Нисенбаума[622]. Много умного и хорошего сказали ему. Я говорил о покое и монументальности, об исходе (он от иконы, от древней русской живописи, его координаты – это Ветхий и Новый завет).

А вообще живопись его пронизывает степенность, нет громкости, а все уравновешенно и достойно, это подкупает, большой художник.

Валя Поварова в ответ на упреки Зисмана в пренебрежении натурой сказала, что так было и с П. М. Кондратьевым: «Когда ставится проблема, то требуется жертва».

Ира Карасик говорила об эпичности, смерть через проблему вечности.

Вообще не было ощущения комплиментарности, люди говорили, что думали. Хорошее не требует виляния, было легко всем. Вот это и есть уровень данного И. Карасик определения: «Художник нашел свой эпический язык…» Сморгон[623]: «Высочайшая пластическая культура».

7.6.92. Дня три назад были с француженкой Элизабет[624] у Ирины Вальтер[625] (90 лет, матюшинка). Все, что она показывала, – худо, беспомощно. И все же несколько вещей 25 года было.

Вижу, Элизабет стала сомневаться: профессионал ли она? Нет ли холстов, сделанных при Михвасе (Михаиле Васильевиче)?

– Может, на антресолях, но искать не хочу.

И после паузы:

– Один большой был – с этот шкаф, но, когда у меня умерла собака, мы зарыли ее в этом холсте.

– Как?

– Завернули и закопали.

А холст был из опытов М., когда на разных фонах ставился натурщик – и следовало решить цветовое изменение, то есть это то, что имеет ныне абсолютную ценность.

…Читаю Матюшина и опять не могу понять – отчего Елена Гуро с жутким раздражением относится к богатым. Низкая культура тех?! Ну пусть. Но не жир их. Неужели и это – зависть к иным?! Почему это не тревожит американцев? Все уже заложено, вероятно, а выявилось теперь.

…Анатолий Заславский сказал: «Когда Фрумак пишет, то кажется, что с его пальцев стекает сперма». Это точно. Жизненная сила и энергия живописи Р. С. велика до удивления!

9.6.92. Был у ученицы Матюшина Елены Станиславовны Хмелевской[626]. Ей 94‐й год. Вошел в Пушкине в Дом архитекторов, она занималась раньше дизайном, – сидит, смотрит свои работы. Остались очень плохие. 3–4 приличные (чуть лучше).

Не помнит, куда делись остальные, а они все у Несмелова– Делакроа. Говорю: есть ваши работы, я видел, они не пропали. Она с недоверием смотрит – не может быть, забыла. О Матюшине говорит, что он «был хороший человек» – и все.

13.9.92. Был у Костровых. Два замечательных старика, очень хорошо рассказывали о прошлом.

Анна Александровна[627] принесла Вере Михайловне Ермолаевой свои рисунки, та их перебрала и отложила один.

– Вот этот повесьте и глядите на него.

Значит, хорошо, точно.

2.10.92. Пришла телеграмма – умер Николай Александрович Макаров, не дожил до собственной выставки и альбома. Какая печаль!

13.10.92. В 1925 году в ГИНХУКе Малевич организует ОЖК – отдел живописной культуры, где Ермолаева занимается цветом, Юдин – формой. Нужно было пройти заново все открытия, от импрессионистических – через Сезанна – к супрематизму.