Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов

Потом долго говорил с Повелихиной. Стерлигов для нее – гений. Оказывается, Ковтун в последние годы с ним порвал, но порвал, думаю, как с человеком, а не как с художником… По телефону она сказала, что Ст. был ортодоксально верующим, воцерковленным человеком. Повелихина ходила с ним в церковь, видела его молящимся. Ее слова: «Был ортодокс. Цельный. Боялся еретического, чтобы оно не проникало в жизнь». Кондратьева Повелихина считает гностиком. Мотивируя непризнание массой Ст., Повелихина говорит, что Запад привык к беспредметности живописного мира, а для России нынешней это вызов, а недавно – и антисоветчина… Для Запада тут проблемы нет – они плавают в беспредметном, они видят это с рождения.

17.10.97. Вчера обсуждали Андрея Эндера, выставка в «Неве». Было интересно.

Из эндеровского прошлого один факт. Мать Эндера, чтобы защитить сына от фронта, сделала ему пневмоторакс[655]. Он в 50 лет умер из‐за поврежденных легких. Была бронхиальная астма…

22.10.97. Михаил Юрьевич Герман называет мою коллекцию «третьей струей». Авангард, соцреализм и традиционный реализм, а это как бы соединенное, вобравшее в себя и силу авангарда, и реалистический исход.

27.10.97. Вчера выступал во дворце Кшесинской на конференции «Художники третьего пути» – это те, кого я выставлял в Союзе. «Круг» весь, Кондратьев, Стерлигов, Глебова и другие.

Все же мы (я) кое-что сделали, это все теперь начали понимать. Просят написать об этом, но самому о себе писать не хочется.

10.11.97. Басманов порвал со Стерлиговым, так как у Владимира Васильевича появился интерес к его 18-летней дочери, ставшей позднее возлюбленной Бродского. Стерлигов дожидался ее на улице по два часа.

2.12.97. Вчера ошеломительная выставка Калужнина в Музее города (Галерная, 45). Какое счастье видеть, что ты не зря жил, что отмеченное тобой, пусть не сразу, но стало реальностью… Говорили о чуде, об огромном событии.

Сегодня два человека убеждали меня написать об этом – моя жизнь, искусство, которое стало моей жизнью, результат. Фрумак, Калужнин, Британишский, Гершов, Устюгов, Кондратьев, Стерлигов. Удивительно, что я опередил всех на 10–15 лет. Есть дневники, есть своя биография, с которой я порвал, делая новые шаги…

…На мольберте Эндера… запись: «Человек – это лишь то, что он делает для себя» (кажется, Ренуар).

4.12.97. …Сегодня выставка Устюгова. Была его социальность в то время (это 60‐е годы), его чистота, обратность всему сильному. В нынешнее время денежных зубодеров его незащищенность тоже выглядит вызывающе.

15.12.97. Попробовать через Устюгова, через его патологию и судьбу, показать страхи того времени. По сути, это может быть исторический роман 70–80‐х годов.

31.12.97. Валя Поварова сегодня говорила об удивительном «примитивизме» Устюгова – такого почти не бывает, разве это можно сравнить с культурными и хитренькими «митьками». Там – прием, здесь – органика.

23.2.98. Малевич в записках Лепорской говорит, глядя на картину Курдова:

– У настоящего живописца должна быть цветобоязнь.

7.5.98. Вчера сравнительно доброе событие – еврейская выставка в Музее этнографии, сделанная, по сути, мною, но прихваченная слегка другими. И все же я – главный. Никто другой не смог бы объехать коллекционеров – и сделать такую экспозицию.

3.8.98. Сейчас читаю материалы о Кордобовском. Художник был очень хороший, я делал его единственную выставку, да и то после его смерти. Теперь согласился писать о нем. Книгу? Очерк? Повесть? Пока трудно сказать, что будет. Но попробовать стоит[656].

10.8.97. Читаю материалы Кордобовского. О чем писать? Путь. Очень трудный путь нечестолюбивого, не нашедшего возможности себя заявить человека. А внутри – огромная натура, мощный дух и большие знания. Переписка со Смирновым[657] – обычным художником, но думающим и на войне, дает очень много.

17.8.98. Читаю военные письма Кордобовского. Потрясен глубиной и умом этого человека. Он пишет 18-летнему ученику о том, что тому не дает, даже запрещает знать его время. Это и «Мир искусства», и многое еще… Господи! Помоги написать об этом человеке. Я не знал года полтора, о чем писать, и вдруг пришло нечто, но как дальше – еще не понимаю… Пока – растерянность и потрясение перед чем-то очень большим… Даст Бог!

3.9.98. Вчера была Чудновская Галя[658], ее рассказ:

– Абрам Филиппович (отец Феликса[659]), когда к ним приходил Гершов, перевешивал его работу из коридора на место рядом с Шагалом. Гершов долго смотрел на стену, затем вздыхал:

– Шагал не очень хорош, к сожалению.

22.9.98. Завещание Владимира Васильевича Стерлигова (у А. Киселева[660]):