Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов

Не всякий ученый способен переживать. Слов будет с избытком, но слезинки не прольется. Это не о Борисе Ивановиче. Несмотря на свои научные звания, он мог и заплакать, и по-настоящему рассердиться.

С Бушминым все ясно – это событие самое последнее, но и о классиках Борис Иванович говорил бурно. Столь личная интонация пристала если не родственнику, то современнику. Не это ли имел в виду Федор Абрамов, когда сказал, что Бурсов «„на ты“ с Толстым, Достоевским, Пушкиным, – он познает через них себя» (запись от 13.11.75).

На этой позиции литературовед настаивал: «…чтобы понять современников гения, нужно стать его современником» (запись от 13.11.75). Нет, никаких вольностей в тексте, но по разговорам ясно, что тут имело место не наружное наблюдение, а взгляд изнутри.

Доктору филологии этот тон не совсем подходит, а какому-нибудь фешенеблю[680] будет в самый раз. Так он высказывается о венцах, под которыми венчали Пушкина и его жену: «Пушкину – этот хорош, а Гончаровой нужен картонный» (запись от 13.12.80). Ну, и остальное в подобном духе. Особенно это: «Стерва. Она косая была. Я вам докажу, что стерва» (запись от 31.12.72).

Отсутствие дистанции чревато опасностями. Если даже это называется любовью, то последствия могут быть неожиданными. Вплоть до того, что обнаружишь себя не среди близких и понимающих, а среди далеких и раздраженных.

Как хорошо началась их дружба! Правда, один был чуть ли не актер, а другой вроде как публика. Он, этот другой, имел право восхищенно слушать. Допускались отдельные реплики и вопросы, но не в ущерб субординации.

Занявшись историей дуэли Пушкина, отец претендовал на роль если не первого, то равного. Или, по крайней мере, независимого. Идущего своим путем.

Бурсова это задевало. Хотя бы тем, что конкурент имел медицинское образование. Да и удачливость вызывала досаду. Все же только ему правнук Дантеса Клод открыл архив[681].

Как тут не перейти в наступление? Правда, он сделал это настолько грубо, что классики на портретах должны были недоуменно пожать плечами.

А ведь недавно Борис Иванович плакал, узнав об анонимке, полученной Бушминым! Сейчас он сам кляузничал. Звонил в редакцию «Невы», грозил неприятностями. Лучше бы Бурсов отправил вызов на дуэль, а не вел себя, как обманутый советский муж[682].

Казалось бы, любые отношения должны быть прекращены. Тем важнее запись от 5.4.88: «Смотрел пьесу Толстого Льва и вдруг остро почувствовал, как мне в эту секунду не хватает возможности позвонить Бурсову и спросить у него: „А Толстой, видимо, мучился, что не может сделать то, что мог Достоевский?“» Значит, несмотря ни на что, поговорить хотелось. Возможно даже, возникало желание все забыть и начать сначала.

Выходит, литература – это пространство страстей. Хорошо тому, кто успел пройти хотя бы часть пути. Ну а если ты начинаешь? Тогда готовься к разочарованиям.

В записи от 19.3.80 говорится о том, что кроме людей, вступивших в Союз писателей, есть люди, которые, скорее всего, туда не попадут. Даже публиковаться им вряд ли позволят.

Об этом он думает после знакомства в Хибинах с молодыми поэтами. Каждый одарен, начитан, полон замыслов. Правда, все это лишь в пределах своего круга. Почитают друг другу что-то из нового – вот и вся литературная жизнь.

Теперь понимаете, что такое родиться не вовремя? Тем, чья юность пришлась на оттепель, еще удалось проскользнуть. Сейчас вновь подморозило, и все форточки сразу закрылись.

С хибинской историей пересекается случай Бориса Голлера[683]. Он решил бросить работу и целиком посвятить себя литературе. В записи от 20.12.64 мы видим растерянного человека, который понимает, что без службы ему не прожить. Казалось бы, прощай, художник! Нет, все же это неистребимо – и об этом говорит сказанная напоследок эффектная фраза.

Есть драмы тектонического порядка. Сдвигаются какие-то пласты – и тут уже ничего не поделаешь. Приходится жить по новым правилам, стараясь при этом остаться собой.

Такие проблемы у старого украинского поэта Матвея Талалаевского[684]. Предположим, о годах, проведенных в тюрьме, можно не думать, а как забыть о смерти или эмиграции читателей? Впрочем, он не сдается и продолжает писать на идиш. Ведь если этот язык существует, то благодаря таким, как он (запись от 9.7.74).

Есть и позитивные примеры. Порой автор входит в литературу в нужное время. Начиналась перестройка, а он тут как тут. Вы искали что-то незамыленное? Так все уже написано. Получите целую папку пьес.

Вообще он, драматург Александр Галин, человек веселый. Постоянно что-то изображает. Вряд ли имелся в виду кто-то конкретно, но контраст прочитывался. Те, из прошлого, были самодовольны и чопорны, а его тянуло к игре (запись от 11.8.86).