Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов

23.6.71. Вчера три часа ходил по берегу залива с Бурсовым, говорили о Достоевском.

– Гений? Что дано гению? Выразил ли он себя? Раскрылся ли?

К сожалению, не было четкого разговора. Говорили об обостренном зрении Достоевского. О его «цветовом видении». Я пересказал рассказ о мальчике, который хочу написать[726]. Это понравилось.

Потом говорили о болезнях гениальных людей, без которых мир тускнеет. Кстати, думаю, что болезни гениальных политиков чреваты катастрофой.

Бурсов все время в поисках, в работе, может говорить лишь об одном. Вот все сделано, а еще не дописаны две страницы об этом, что-то потерял, «ушло в песок» – сожаление об упущенном… Это настоящий историк литературы.

26.1.72. Был вечер памяти Пастернака. Сын его и внук – с его же лицом оба. Удивительный восьмилетний мальчик, ощущение ангела с лицом Б. Л.[727]

Из доклада Д. Дара:

«Ему перестали нравиться его стихи до 40 г. Мир так прост и ясен, что не нуждается в метафоре… Рильке натолкнул его на мысль, что разница между романтизмом и реализмом только в концентрации реализма».

31.12.72. Бурсов сказал: «Спасибо за все, а главное – за ваше человеческое сердце».

Опять о Пушкине. Он говорит:

– Прошу у Бога 10 лет. А вы даете?

– Даю, с радостью.

Он ругал Натали. Говорит:

– Стерва. Она косая была. Я вам докажу, что стерва.

А я-то думал, она – ангел.

6.1.72. Сегодня говорил с Бурсовым до тех пор, пока его не оттащила от телефона К. Абр.[728]

Как только заговорил о творчестве – все стало на место, головная боль ушла.

Он нашел у Эйхенбаума[729] заметку в газете о том, что «Евгений Онегин» – это рама. И Пушкин, мол, доказал еще раз, что остроумен, что он – поэт мелочей, силен в эпиграммах и пародиях. Что роман можно продолжать до бесконечности.

А Пушкин несколько раз брался. «Евгений Онегин» был для него всем, даже дневником, и он ничего не мог сделать.

Как это точно. В вещи заложен объем. Сколько я ни бьюсь над романом, а он все еще в прежнем, не меняющемся объеме. Только графоман может увеличивать или уменьшать.

Потом Бурсов сказал:

– Я понял, отчего Пушкин не мог стать «властителем дум». Он – антидогматический писатель. Толстой, Достоевский – люди жесткой схемы, гении, но рабы своей гениальности. А людей может покорить лишь концепция, схема.

– Пушкин не любил Наталью Николаевну. Он мог воспламениться, а потом вспоминать о любви. Он о любви пишет «со временем» – как о воспоминании.

20.8.72. Живем в Доме творчества. Рядом Федор Абрамов – прямолинейный «классик», – так, по крайней мере, думает он сам. Невежда, путаник, максималист – странные оценки, безвкусные крайности….

– Ленинград – это Ваганьковское кладбище, мертвый город, – говорит он, подразумевая отсутствие культуры. – Вот вы для чего пишете? Хотите перевернуть мир? Не знаете? Тогда – что же? Для денег?

– Мне интересно то, что я делаю.

– А вот это уже лучше.

…Сказал, что людей мало в деревне. К фермерству все приходят. Нужно какое-то время – и придут. (Столыпинские реформы – еще бы 10 лет, и никакой революции не было бы.)

О Бурсове: купил Панкова за 300 рублей – это бессовестно.

– Но цену назначал не он.

Забурчал зло. Не любит Бориса Ивановича.

12.2.73. Бурсов сказал:

– Над Пушкиным труднее работать, чем над Достоевским. Д. меня интересовал как писатель. Пушкин не только писатель, тут и проблема русского государства.

9.7.74. Сегодня Талалаевский утром читал мне свои стихи в переводах на украинский. Грустно. Стоит человек в конце жизни, за плечами страшная война, тюрьма в 51–54‐м гг., расстрел еврейских писателей… И через все это – какая-то обреченность. Сказал, что стоит на могиле своей культуры. И такая за всем этим доброта, чистота.

Украинская байка о том, как Софронов купил за границей пишущую машинку с еврейским шрифтом, перелил на русский, а она пишет в другую сторону.

«Очко» по справочнику ССП. Называется страница, затем строчка и отсчитывается 21 фамилия. Если играющий называет хоть одно произведение, то получает приз.

26.7.74. …Очень жаль уезжающего Абрамова – самобытный, умный человек. Но нелегкий, тяжелый точнее, а иногда – хам. У нас сложились забавно-доброжелательные с его стороны отношения… А о Сашке он сказал, что таких детей писателей он не видел. За весь срок он не произнес ни одного слова.

21.8.74. Л. Пантелеев[730] не говорит, о чем он пишет, даже своей семье. «Он всегда откладывает на несколько месяцев», – говорит его жена, Элико, Елена Семеновна[731], очень светская, но несколько глуповатая дама, которую он любит, но не очень с ней считается – понимает цену. «Мы читаем, когда уже напечатано».

6.9.75. Дубулты – первый раз – удивительное место. Кайсын Кулиев[732], человек поразительной доброты, острого ума, прекрасный поэт.

Лежали на песке, говорили о литературе и жизни. У Кайсына много писем Пастернака. «Взрывной поэт», как он о нем говорит. «Если бы я не стеснялся его похвалы, я бы публиковал эти письма. А там только о „Фаусте“ столько сказано!»

Пили за Кайсына как за «полное совпадение человека и поэзии».