И еще: чтобы ребенок выбрался из ситуации травли в школе — утвердившись в христианских ценностях, а не возненавидев Церковь, которая учит подставлять другую щеку, — решающую роль играет готовность родителей принять эту ситуацию и пережить ее вместе с ребенком. В нашей саратовской реальности был случай, когда одноклассники увели девочку, лет тринадцати, куда-то за гаражи, избили ее, сняв издевательства на телефон, а потом принесли какую-то тряпку, помочились на нее, надели ей на голову и заставили ее в таком виде по школьному двору бегать. Такое можно себе представить только в местах лишения свободы, и то с трудом, но здесь это дети. Однако поразило меня другое: одна из одноклассниц рассказала маме этой девочки, что произошло, и мама на это сказала, что не может такого быть, дочка ей ничего не рассказывала. Что это, как не самая высшая форма одиночества и брошенности ребенка? Именно это, кстати, отчасти и объясняет, почему с этой девочкой такое случилось, а не с какой-то другой: одноклассники чувствовали, насколько она беззащитна, лишена опоры. И это же становится ключевым фактором того, что ребенок оказывается сломлен унижением, вплоть до того, что может наложить на себя руки.
С подростковыми самоубийствами, причем в семьях внешне благополучных, мне как священнику тоже приходится сталкиваться. Сталкиваться, увы, когда уже слишком поздно, когда приходят убитые горем родители и с невыразимой болью задают вопрос: «Батюшка, как же так?!»
Вспоминаю одну из таких историй. Полная, обеспеченная семья. Хорошая, доброжелательная девочка. Девочки больше нет на свете. «Батюшка, да у нас никогда конфликтов не было, мы даже голос на нее не повышали, она была такая хорошая!» — «А вы друг друга глубоко знали, понимали?» — спрашиваю у мамы. «Да, конечно, мы были совершенно родные, мы ее любили, она нас любила». Пауза. «А где с ней это произошло?» — «В каком-то подъезде». — «А как она там оказалась?» — «Не знаем». — «А с кем она там была?» — «С какими-то своими знакомыми». — «Она с ними общалась постоянно?» — «Да, вроде бы постоянно». — «А чем они интересовались?» — «Чем-то таким, точно не знаем, но чем-то мистическим».
И у меня в голове не укладывается, как люди могут искренне считать, что они любили свою дочь, были совершенно родными, но при этом не иметь представления, где она бывала, в каких таких подъездах и что это за сообщество людей, интересующихся мистическими вопросами, с которыми она общалась. А в итоге эти родители никогда теперь не получат ответа на вопрос, выбросилась их дочь из окна или ее выбросили. И почему это случилось, им тоже никто не скажет.
Теперь что касается условной «поездки на дачу с одноклассниками»… Здесь необходим здравый смысл. Если родители понимают, что ничего на этой даче хорошего не будет, и не только с точки зрения нравственной, но просто с точки зрения ОБЖ, конечно, отпускать туда ребенка не стоит. Но этот отказ не должен носить характер принципа: «Ты христианка, верующая, как тебе вообще такое в голову пришло!» — его нужно аргументировать.
Как к этому отнесется ребенок, можно ли избежать конфликта? Это зависит от того, каково содержание его жизни. Если ребенок вцепился в эту поездку и для него остаться дома — настоящая трагедия, из-за которой он готов все крушить и не общаться с родителями, значит, в его жизни нет того подлинного содержания, в свете которого этот маленький эпизод был бы всего лишь маленьким эпизодом. Если человек видит вокруг себя необъятный огромный мир, в котором есть Бог, любовь, красота, бесчисленное множество интересных людей, он никогда не устроит бурю из-за ерунды на постном масле. И наоборот: если в душе пустота, одиночество, непонимание с другими людьми, ребенок может и из дома уйти из-за того, что ему новую модель телефона не купили, и с крыши спрыгнуть из-за того, что девочка, которая ему нравится, на дискотеке общалась с другим. И это не характер, не капризы — дело в том, что в пустоте у человека формируются ложная сиюминутная цель, ложные задачи и ложное представление о счастье. И когда он этого сиюминутного в одно мгновение лишается, он чувствует, что потерпел крах всей своей жизни. И вот от этого ощущения ребенок может прекратить свою жизнь, еще не поняв даже толком, что это такое.
Получается, что ребенок, которого родители водят в храм, рассказывают ему о Боге, подлинное содержание жизни будет иметь, а ребенок из неверующей семьи не будет? Нет. Потому что мы не можем человеку предложить в качестве содержания его жизни веру во Христа. Вернее, предложить-то можем и даже должны, но мы не можем его этой верой обеспечить. Его душа должна для этого созреть. Бывает, что это происходит и в детстве, но очень часто человеку приходится свою веру выстрадать.