Одинокая орешина

Пошел в учительскую, попросил у секретарши письменные работы — тетради были сложены в шкафу безукоризненно аккуратными стопками. Опять вернулся в класс, стал листать тетради, вчитываться. Все знакомые строчки из учебников, стандартные округлые фразы, гладенькие, подобно приморской гальке, а под работами оценки — тройки, четверки. Терпеливо подчеркнуты рукой Санояна пунктуационные и орфографические ошибки. Под одним сочинением — чьим же? Армена Гарасе-феряна — строка учителя: «Удалилсяот темы. В поэме «Абу-Лала Маари» автор протестует против капиталистических порядков». А что написал ученик? Прочел. По мнению Армена, в поэме выражен национальный протест, поэт за сюжетом видит трагедию армянского народа, к страданиям которого мир остался равнодушен. Мари Меликян пропустила две темы — написала число, заглавие (первая тема «Я горжусь своим отцом», вторая — «Будем такими, как наши родители»), а дальше последовали пустые страницы. Под последней темой «Наш дом, наша семья» Мари написала восемь стихотворных строк. Над ними приписка: «Эти стихи сочинила не я, а пятнадцатилетняя девочка-финка. Я всего лишь их перевела».

Мамян прочитал стихотворение:

Вот опять тенистым парком
я иду в обнимку с парнем,
и курю,
и говорю.
Но не рада я, не рада,
и в груди моей свинец.
Разыщи меня, отец.
Где наш дом, моя отрада?

Саноян поставил ей двойку и написал красными чернилами: «О чем ты думаешь? И что ты нашла в этом стихотворении?»

Одно сочинение на эту тему было прямо-таки превосходным. Написал его Ваан Сароян. «Во главе стола теперь пусто. И не потому, что старики перевелись: по статистике средняя продолжительность жизни возросла. А дед мой, к слову, всегда обедает на кухне. Нет, все мы любим его, но ведь он, видимо, привык к тому, чтобы никто не занимал его места и чтобы его ждали. А мы теперь садимся куда попало. Сейчас время круглых столов (даже если столы овальные или квадратные). Отец с нами редко обедает — он поздно возвращается домой, вечно в делах. Мы вообще давно не сидели за столом всей семьей. И уже привыкли к этому — вроде бы так и надо. Только мать переживает».

И что же поставил Ваану Саноян? Тройку за содержание. Приписал: «Не раскрыл тему». А за правописание, за грамотность поставил «отлично».

«Во главе стола теперь пусто», — отличную строчку нашел этот юноша.

Других сочинений на свободную тему Саноян не задавал. Видимо, сам он очень любил своего отца и хотел почитать об отцах добрые слова. А может, рос он сиротой — кто знает…

Сам он, Мамян, никогда не задаст сочинений на подобную тему, никогда.

Пролистал, перечитал другие тетради — с долготерпением археолога. Ни одной живой строчки, и почти никаких ошибок — такое ощущение, что всю эту писанину выдала одна грамотная машина.

— Товарищ Саноян работал у нас с самого основания школы, — сообщила Софи. — В последнее время он очень болел, но на занятия являлся аккуратно. Даже накануне смерти пришел. Говорил; если хоть день пропущу, умру.

— Вы окончили эту школу? — Не смог произнести «нашу школу».

— Да, три года назад. Никак в институт поступить не могу. В этом году подам на вечернее отделение. Стаж набираю. Мне всего двух месяцев не хватает. Как вы думаете, поступлю?

— Раз так стремитесь, конечно, поступите.

— Товарищ Саноян со мной занимался до своей болезни. Он был добрый, хороший человек. Хотите курить? У меня есть сигареты. Нет-нет, сама я не курю, что вы! — Она взглянула на обитую дверь. — Это для директора. Он уже сто раз бросал курить.

— И я не могу бросить.

— Кончатся сигареты, приходите ко мне.

— Спасибо.

В учительской никого, кроме них, не было. Занятия закончились, и в школе царила какая-то непривычная тишина.

— Ну как, поговорили с ними? В неудачный день вы к нам пришли. Я в жизни товарища Вануни таким злым не видала.

Мамян понял, что Софи жаждет рассказать подробности событий. А к чему ему это? Никого не знает — и вдруг сразу ушат грязи…

— Яс ними еще успею поговорить, Софи. Время есть… Кто был вашим любимым преподавателем?

— Все, абсолютно все были очень хорошие.

— Все… Разве можно любить абсолютно всех?..

— Товарищ Саноян мне однажды сказал: «Из тебя бы, Софик, вышла хорошая артистка — ты так умеешь за всех переживать. И еще у тебя хороший почерк». Ему нравилось, когда у людей хороший почерк.

Мамян еще не знал, что учащиеся прозвали секретаршу Софи Лорен, не знал степень осведомленности секретарши о вчерашних событиях, он просто с мягкой грустью смотрел на нее и думал, что у него могла бы быть дочь ее возраста. Может быть, она уже была бы в кого-нибудь влюблена, делилась бы с отцом, ждала его совета.

— Ты читала «Манон Леско», Софи?

— А про что это?

— Ты еще не влюблялась?

— О чем вы говорите! — попыталась Софи покраснеть. — Сперва в университет поступить нужно. Это самое главное.

— Это самое главное, — машинально повторил Мамян. — Да, наверно.

АНОНИМНОЕ ПИСЬМО