Одинокая орешина

Саака Вануни терзали различные мысли. Ребята говорили не заикаясь и не сбиваясь — спокойно, уверенно. Сказали, что в самом деле вчера после уроков задержались в классе, потому что Армен принес новые магнитофонные записи и они остались их послушать. Ну, немножко разошлись, потанцевали. Больше всех рвалась танцевать Мари — она лучше всех в классе танцует, это все знают. А когда в класс вошла Сона Микаелян и сделала замечание, они тут же собрали книги и отправились домой. Вот и все. Может, во время танца Мари чересчур разгорячилась и расстегнула какую-нибудь пуговицу, они не знают, не заметили. Недоумевали в связи с обвинениями преподавательницы химии — примерещится же такое. А они ее так уважали… «Вы ведь нас всегда понимали, — заявил Армен. — А тут вдруг взяли оскорбили, особенно Мари — она, наверно, поэтому и в школу не пришла. Она вчера всю дорогу плакала».

Сона Микаелян слушала молча и пыталась мысленно восстановить увиденную вчера картину в мельчайших подробностях. Все произошло так стремительно, у нее даже голова закружилась, когда она увидала голые (а может быть, полуголые?) плечи Мари. Ребята окружили ее плотным кольцом и в ритме танца вскрикивали хором: «Оле!» Когда она, Сона Микаелян, рассвирепев, двинулась вперед, ребята двинулись ей навстречу. Армен действительно произнес ядовитую фразу насчет своей незамужней тетки, распалив Сону еще больше (Армен не отказывался от своих слов, он сказал: «Сожалею, что обидел вас, извините. Просто ваши обвинения показались нам очень оскорбительными. Вы такая современная женщина, мы были почти влюблены в вас — и вдруг…»). Она подошла к Мари, та стояла возле магнитофона, убавляя звук и одновременно застегивая верхнюю пуговицу своего пурпурного платья. Платье ее выше талии застегивалось на несколько пуговиц, а ниже, до самого конца, было на молнии. Мари не смотрела на учительницу, но ее пальцы — Сона это заметила — дрожали. («Признаюсь, что я выкурил одну сигарету, — сказал Армен. — Иногда срываюсь. За это можете меня наказать». Вануни при этих словах вскипел, прочел длиннющую нотацию о вреде курения и вдруг виновато улыбнулся, потому что сам, не переставая, курил в течение всей беседы. «Когда станете взрослыми, пожалуйста, курите, — сказал он. — Хорошо, что ты сам признался. Товарищ Микаелян ничего мне об этом не говорила».) Сона Микаелян вспомнила — да, в классе в самом деле было накурено, и ее тронула (а может быть, показалось подозрительной) честность Армена. Но не может же вчерашняя картина быть миражем! Вануни был несколько успокоен. Сона Микаелян сознавала, что его устраивает такое примиренческое разрешение вопроса (а у нее к тому же и доказательств никаких нет). Пять человек спокойно, не теряясь, рассказывают нечто другое, хотя и схожее в общих чертах с тем, что она видела. Как доказать? И кто ей поверит?.. Ты смотри-ка, эти черти, оказывается, были в нее почти влюблены…

— Не знаю, — сказала она в конце концов. — Я видела, что Мари пляшет, окруженная ребятами, видела ее полуголые плечи… Впрочем, может быть, мне показалось…

Вануни перевел дыхание.

Ребята по очереди — все, кроме Ашота Канканяна, — попросили прощения, и Вануни сказал им, что они могут идти на урок. «Занимайтесь лучше, экзамены на носу. Чтоб я не видел больше в школе магнитофонов и тому подобного!»

А несколько минут спустя Сона Микаелян молча сидела напротив директора, а тот подписывал какие-то бумаги.

— Я вам благодарен, товарищ Микаелян, — сказал он в конце концов. — Нам нельзя допустить ни малейшего промаха. Они должны знать, что в школе есть порядок и справедливость. Между нами говоря, ведь неплохие ребята.

— Да, — сказала Сона Микаелян, — неплохие. Я могу идти?

Закрыв за собой обитую дверь, Сона Микаелян презрительным взглядом смерила Софи, проигнорировав ее вопрос: «Как дела, товарищ Микаелян?» — и льстивую улыбку. Легенды, гуляющие по школе, имеют мало общего с тем, что вчера произошло (если, конечно, все на деле было так, как ей показалось и как она рассказала Вануни). Сона взглянула на вертящийся стул и на сидящую на нем жеманную девицу и вдруг вернулась, распахнула дверь директорского кабинета:

— Товарищ Вануни, было бы совсем неплохо, если б телефон ваш был с блокировкой и Софи не могла бы подслушивать ваших разюворов.

— Я давно это собираюсь сделать, — сказал Вануни. — Все забываю. Завтра меня вызывают в роно… Софии!..

Софи пронзила химичку уничтожающим взглядом.

«Просто они плясали как ненормальные, — в присутствии всех заявила в учительской Сона Микаелян. — В классе было накурено. А я этого не выношу. Мари была полуголая — впрочем, может быть, мне показалось. Они, теперешние девицы, и одетые полуголыми кажутся. Собственно, больше ничего и не было. Ребята передо мной извинились».

Школа мало-помалу успокоилась, хотя легенды продолжали гулять и обсуждаться шепотом.

— Если сегодня этого не сделали, завтра сделают, — заключил Даниелян. — Я лично не удивлюсь.

А Мари между тем в школе не появлялась.

На следующий день произошли три события, оживившие вышеизложенную историю.