Одинокая орешина

Слушай, а ты сидел когда-нибудь возле пустого гроба? Это подавляет не меньше, чем когда в гробу покойник. Ведь когда гроб пустой, в нем может быть кто угодно, и ты сам в том числе… Да, чего только не придет в голову… Манук положил гроб себе на колени, потому что в машине сильно трясло. Сколько лет прошло, а я ту картину как сейчас помню. Может, ты думаешь, Манук знал, что ты в будущем станешь его начальником, оттого и старался? А ведь ты уже начал верить только подписанным и скрепленным печатью бумажкам и потому не смотришь людям в глаза — в них нет ни подписи, ни печати. Прости… Эх, Рубен, Рубен, а помнишь, как мы ночью читали «Манон Леско»? Какая прекрасная была ночь, помнишь? На лбу у тебя выступили морщины, стареешь. Во взгляде — заботы. А руки ты все время прячешь под стол — давняя привычка. Помнишь, раньше, когда ты злился и сдерживался, пальцы у тебя чуть-чуть дрожали. Теперь тебе сдерживаться приходится чаще, так что, наверно, пальцы дрожат сильнее. Слушай, встань, отложи свое важное совещание, пройдемся по улице, выпьем пивка, потом зайдем к нам, проведаешь мою мать — она за тебя волнуется, дурной сон видала, а какой ты теперь занимаешь пост, об этом она и понятия не имеет. Для нее самый высочайший пост — это быть другом ее сына… Давай станем на несколько часов опять мальчишками — смейся, дразни меня, рассказывай анекдоты… А знаешь, скажу уж тебе и это, Манук сейчас внизу. Хочет, чтобы ты знал, что он на тебя не в обиде. Думает — то, что ты сделал, сделал вынужденно и теперь сам мучаешься. Пошли обманем Манука, скажем — так оно и есть. Он обрадуется и еще тебя утешать начнет. А четыре дня назад у Манука дочка родилась. Опять дочка. Давай пойдем разыщем одноклассников, кого сможем, сядем где-нибудь в тихом уголке, наговоримся вдосталь, посмеемся, погрустим. Старые приятели тем и хороши, что возвращают нас к прошлому, когда жили мы одними радостями и горестями, не было ни у кого ни имени, ни поста. Не можешь пойти со мной? И без того я у тебя отнял уйму времени? Ну ладно, ладно. Ладно, говорю… Матери моей не звони, она умерла двадцать первого февраля. А айвовое варенье в самом деле просила тебе передать. И в самом деле незадолго до ее смерти ты приснился ей в дурном сне, и она за тебя беспокоилась. Помнишь, месяц назад тебе позвонил Манук? Ты сказал, что у тебя нет времени, пусть обратится к заместителю. А Манук как раз позвонил тебе, чтобы сообщить о смерти моей матери… Ну, я пошел…

— Простите, товарищ Мамян, но товарищ Сафарян не может вас принять…

Секретарша, уже пожилая женщина, покраснела при этих словах, как девчонка. Мамян просидел в приемной министра два часа, и вот…

— Его вызвали по важному делу. Он вышел через другую дверь. Позвоните в понедельник, я вас соединю.

Мамян вышел на улицу, в душе его было много слов, не высказанных старому приятелю, а в портфеле лежала банка айвового варенья, которую мать велела передать Рубену.

ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ

Класс писал сочинение по стихотворению Егише Чаренца «Видение смерти». И вдруг Мамяна срочно вызвали в учительскую.

— Не знаешь, откуда списать, — простонал Ашот Канканян. — В книге ничего про это видение нет. И откуда он выискал?

— Потрясающее стихотворение, — сказал Ваан. — Я раньше не читал.

Ашот встал и подошел к учительскому столу, где лежала папка с бумагами Мамяна.

— У него что-нибудь должно быть, — пробормотал он. — Возьму спишу. Вот удивится. — И он начал рыться в бумагах. — Ого, письмо! — Пробежал глазами несколько строк. — Ребята, сенсация! Мамян влюблен! Прочесть?..

И не успел класс опомниться, начал читать:

— «Дорогая, мы все время говорим о разном, но главное я тебе не высказал. В моем возрасте уже трудно объясняться в любви…»

— Подлая скотина! — заорал Ваан. — Положи письмо на место!

— Почему? — Ашот сгорал от любопытства. — Ты можешь выйти. «Дорогая, может быть, я и не осмелюсь передать тебе это письмо…»

Ваан и еще несколько ребят сорвались с места. И в следующее мгновение листки разлетелись: один уже находился в руках Ваана, другой упал на пол. Смбат поднял его, взглянул:

— Это не его почерк. — Любопытство победило, он прочел несколько строк, нахмурился и передал листок Ваану. — Взгляни-ка.

Ваан прочел и вдруг побледнел. И повернулся лицом к классу:

— Все на минуту выйдите из класса. Останутся Смбат, Тигран и Сет. И ты, Ашот. — И процедил сквозь зубы: —Ашот Правдивый…

Класс послушно вышел.

— Если Мамян вернется, займите его чем-нибудь несколько минут, умоляю…

Ребята были в растерянности: что могло произойти? И почему кое-кто из ребят остался? Из класса послышался какой-то шум. Лусик попыталась заглянуть туда, но дверь оказалась заперта изнутри.