Одинокая орешина

«У вас семьдесят учеников, — резко оборвала ее Мари. — Семьдесят! А я даже не из числа ваших бывших питомцев. О чем нам говорить?» — и повесила трубку.

Волнение перехватило горло. Соне Микаелян хотелось плакать. Зачем она унизилась? И перед кем? Перед распущенной девчонкой! Микробы… В них кишмя кишат микробы, основные же элементы либо отсутствуют, либо неузнаваемо изменены. Как это случилось? И как мы это проглядели? Мамян был сегодня в очень подавленном настроении. Сказал, уж доработает до конца учебного года, поскольку выпускные экзамены через месяц, и уйдет. Что с ним происходит? Ведь у него были планы на сто лет вперед и вдруг… Да, чужая душа потемки. Хоть бы уж Вануни на сей раз дали заслуженного. Успокоится и освободит кресло. Придет другой, и что-нибудь да изменится. А что именно?

«Я ГОВОРЮ, ЧТО ПРИДЕТ ГОЛОД ДУХА»

Те несколько сот квадратных метров неба, под которыми расположилась школа имени Мовсеса Хоренаци, постепенно затянулись мрачными тучами, предвещающими то ли град, то ли дождь вперемежку со снегом.

Сона Микаелян вся была в уроках, в своих химических опытах и на другие темы ни с кем, даже с Мамином, не говорила.

Мамяна порядком расстроил и встревожил, во-первых, разговор с отцом Ашота, а во-вторых, сообщение Ваана о том, что семья Армена собирается уехать за границу.

Даниелян сделался еще жестче. Вел себя с десятым «Б» холодно и вежливо. Иногда в учительской играл с Мамином в шахматы и на шахматной доске был к противнику беспощаден.

Антонян ходил обиженный, поскольку никто его мнения не спрашивал, и он не знал, что делать со своим мнением.

Вануни заставил повесить приказ об исключении Армена из школы в учительской, на виду у всех, отправил копии приказа в роно и министерство и был крайне взвинчен.

И вдруг снова звонок из министерства: «Вы, кажется, в самом деле входите в историю. Месяц назад стриптиз, теперь вот суд Линча. В райкоме крайне обеспокоены».

«Я не могу весь класс исключить из школы. К тому же, сами понимаете, анонимные письма…»

«Осуждаются? Да, разумеется. Но одновременно и проверяются факты. А в том письме, кстати, была только правда. Не так ли?..»

«Ну это еще как посмотреть. Я не вправе усомниться в рассказе единственной свидетельницы события, прекрасного педагога…»

«Однако ученик — Ашот Канканян, кажется, сообщил другое. А письмо его с резолюцией министра вывешивается почему-то у вас на черной доске».

«У нас нет досок другого цвета. Другим школам вы дали коричневые, а нам нет».

«Ого, вы даже при таком положении вещей не утрачиваете чувства юмора. Похвально. Кстати, Вануни, вопрос присуждения вам звания откладывается. Видимо, до будущего года. Многие были представлены, кое-кого пришлось пока сократить. Ничего, вам только шестьдесят восемь, и вы, как говорится, в расцвете сил. У вас все впереди».

«Да, у меня много времени».

«А этого дела с судом Линча не оставляйте. Преподавателя — как его фамилия, Мамян то ли Папян? — нужно прижать к стенке».

«Вы мне его прислали, вот вы и прижимайте».

«Ну зачем же так? Я постараюсь, чтобы этот вопрос не был вынесен на коллегию, но, в общем-то, главное зависит от вас. Как говорится, все в ваших руках: и камень и орех».

«Ага. Только мы орех, а вы камень… Ну ладно, соберемся, обсудим. Спасибо за указания».

«Вы же знаете, как хорошо я к вам лично отношусь…»

Вануни, хмурый, злой, повесил трубку. Нет, Вануни, конец у тебя, видно, бесславный. Ты все еще думаешь q звании? Что же делать, что же делать? Закурить, наверно, для начала.

Вануни был подобен термосу: радость или огорчение, злость или умиротворение сохранялись в нем двадцать четыре часа, и только потом настроение мало-помалу менялось.

Беседа с историком из министерства не помешала ему участвовать в литературном вечере, организованном десятым «Б». Как они здорово декламируют! Театр, а не школа. Настроение его было несколько омрачено выступлением Ваана Сарояна — тот прочел стихотворение «Я говорю, что придет голод духа». «Ведь на педсовете было долго и нудно говорено, что нечего прививать школьникам пессимизм. И вот на тебе! Что нашел Мамян — будь он неладен — в этих строчках?»

— Ваан сам выбрал, — сказал Мамян, — я не вмешивался. Но должен сказать, прекрасные стихи. Я поручил ребятам выучить наизусть то, что их наиболее взволнует.

Вечер утешил Мамяна, и он не без грусти подумал о том, что ему придется оставить эту школу.

После вечера остались поиграть с Даниеляном в шахматы.

— Наверно, я уйду, — сделав несколько ходов, сказал Мамян.

— Куда? — не понял Даниелян. — У тебя королева под угрозой.

— Домой, куда же еще. Вряд ли меня примут в другую школу. И устал я от всего этого.

Даниелян растерянно посмотрел на сидящего перед ним человека. Этот вечер — такой блеск, и вдруг — уйду. Мамян вкратце рассказал о вызове в райком и о намеках Вануни на то, что в будущем году часы, отведенные на литературу, предстоит сократить.

— Не рано ли ты сдаешь оружие?

— Да вот никак не защитить королеву.