Одинокая орешина

— Верно, я с тобой согласен. Но как нам следовало поступать?

— Почему они уезжают? Ведь можно же было хоть раз парня об этом спросить.

— Мне вот с классом повезло: ни гениев, ни тупиц.

— Тупицы есть, — сказал Даниелян.

Антонян засмеялся, хотя и понял, что Даниелян на-мекает на него самого. Но возражать Даниеляну он не стал — он вообще не любил возражать. Только сказал:

— Давай, Мартын, прекратим этот разговор. Дома есть свежее мясо, пошли ко мне, шашлык сделаем, в нарды поиграем, с сыном моим можешь в шахматы сразиться.

— Какой хаос в нашей школе!

— Кстати, и «Хаос»[61] уже никто не читает. Вызубрят по критике, и все. И потом кино видели. Собственно, ты и сам сказал: кто теперь будет читать «Войну и мир», когда по роману снято двадцать фильмов?

— Да? Я сказал такую умную фразу? — искренне удивился Даниелян, потом рассмеялся. — Может, и говорил. А сам-то ты читал?

— Второй том. Там, где про Наполеона…

— Так, говоришь, дома свежее мясо?

— Я уже сделал вчера бастурму. Уговори Вануни, пойдем вместе.

— Да Вануни сам сейчас как бастурма. Огонь в министерстве разожгли, осталось шашлык делать.

— Дадут ему звание? Нет, наверно.

— Не знаю. А ты хочешь, чтобы дали?

— Он, конечно, достоин. Но не дадут. Вот если бы не этот случай…

Они уже проходили по школьному двору, который гудел от голосов ребят. День был какой-то звонкий — полный солнца, надежды и свежести. Антонян настроился на философский лад.

— Смотришь на этих людей и думаешь — откуда же все-таки берутся подлецы, карьеристы, кляузники?

— Все зависит от того, кого мы воспитаем.

— Товарищ Мамян, позвоните первому секретарю райкома.

— Кому, товарищ Вануни?

— Говорю, первому секретарю.

— Как его фамилия? И почему я должен ему звонить?

— Вы меня спрашиваете?

Вануни был подчеркнуто официален — может, Мамян ходил в райком жаловаться? Или это Канканян все никак не утихомирится? Нет, вряд ли. Тогда бы первый секретарь не говорил так уважительно: «Попросите, пожалуйста, чтобы он мне позвонил. Когда? Когда сможет». Если вызывают, то и слова другие и тон другой: «Вануни? Ровно в одиннадцать будьте у товарища Тиграняна». И никого не интересует — может, ты на этот час записан к врачу, или у тебя педсовет, или урок. А на сей раз говорили по-другому: «Когда сможет. Но, конечно, желательно сегодня». И кто говорил — сам Тигранян! Наверняка Мамян жаловался, наплел всякой всячины. Может, в самом деле послушаться совета Даниеляна: лучше уйти месяцем раньше, чем годом позже.

— Звоните же, что вы растерялись? Тигранян его фамилия. Как будто сами не знаете.

— А я с райкомом дел не имел.

«Притворяется, все сделались актерами, а в театре Сундукяна актеров приличных нет».

Вануни собственноручно набрал номер, поговорил сначала с секретаршей.

— Товарищ Тигранян? Это Вануни из школы Хоренаци. Товарищ Мамян сейчас у меня, передаю ему трубку.

Мамян взял трубку осторожно, как раскаленный утюг.

— Слушаю. К вам? Хотите побеседовать? А по какому вопросу?

Спятил — решил Вануни. Или не от мира сего. Кто же спрашивает первого секретаря, о чем он с ним будет беседовать? А может, просто блестящий актер?

— Хорошо, иду.

Мамян повесил трубку.

— Зачем он меня вызывает?

— На месте узнаете, — в глазах Вануни сверкнула хитринка. — А узнав, не забудьте мне рассказать.

— Мамян? Из школы имени Хоренаци? — Секретарша взглянула на лежащую на столе бумагу. — Подождите минутку.

Мамян сел в кресло.

— Можно закурить?

Секретарша не расслышала вопроса — всем секретаршам, видимо, кажется, что посетители могут задать лишь один-единственный вопрос: когда примет?

— Товарищ Тигранян вас сам вызовет.

Мамян смял в кармане сигарету — он всегда делал так, когда не разрешалось курить.

Ваан рассказал ему, как они ходили к Армену. Всем классом. Мамян не ожидал. «И Ашбт Канканян с вами был?» — «А мы и без него — «весь класс». Хотел, между прочим, пойти, но мы его не взяли. Может, хотел с нами увязаться, чтобы потом еще какую-нибудь подлость сделать». «Да, молодость жестока… — подумал Мамян. — А разве у доброты не должно быть кулаков? Пожалуй, истинная доброта всегда беззащитна. Проповедь толстовства? Но зачем все-таки Ашот написал письмо? Что он выиграл от наказания товарищей? Ведь все старались забыть инцидент. Другое дело, если бы Ашота обвиняли. Он мог тогда решить, что таким образом защищает себя. А он вот так просто сел и написал. Нужно поговорить с Ашотом, найти к нему ключ, посмотреть, что у него в глубине. Может, класс его когда-то обидел?

Или, может быть, и он влюблен в Мари, а Мари его игнорирует? И почему наградили его прозвищем Правдивый? Понятно, с иронией. А вдруг у него просто в характере рубить правду сплеча, и это, конечно, ребятам не по душе. В таком случае пусть бы он все рассказал Вануни или хоть подписался бы под письмом.