Одинокая орешина

На третьей странице, внизу, было напечатано, что несколько человек из села Лернасар отлынивают от общественно полезного труда, отказываются уйти из фактически ликвидированного села, приросли к своим приусадебным участкам и, стало быть, тунеядствуют, а это никак не согласуется с нашими моральными устоями.

— Что ты понаписал? — перешел Сафарян на крик. — Я тебе разве это поручал?..

— Это будет в следующем номере. Нужно делать все постепенно, шаг за шагом.

Разбирались два «единоличника» — Оган Симавонян и Саак Камсарян. Каждому посвящался абзац. Мол, сад Камсаряна на столько-то метров больше, чем предусмотрено законом.

Сое Сафарян сжал ладонями голову.

— А чем, Сое, они не тунеядцы? Кому от них польза?

— Какой я тебе Сое? — вышел из себя Сафарян.

Саноян прикусил язык. Так, значит, все-таки в самом деле Сафаряна назначают председателем исполкома? В райкоме вчера об этом поговаривали.

— Помилуйте, товарищ Сафарян, но…

— Что «но»? — еще больше рассвирепел Сафарян.

— Разве вы против, чтобы газета выявляла тех, кто отлынивает от общественно полезного труда? Помните, в тот день в исполкоме…

— Хватит чепуху городить! — почти крикнул Сафарян.

Асатура Санояна как ветром сдуло.

Сафарян заметил остывший чай, взял стакан и выпил залпом, как водку. «От этого двадцать восемь болезней, — усмехнулся он. — А двадцать девятая? Об этом ты не подумал, голова садовая!»

Почему ему вдруг опять представился Саак Камсарян? Он отчетливо разглядел его лицо на противоположной стене. Стена была голая, без портрета. «А надо бы, — подумал Сафарян. — Что за кабинет без портрета?» И вдруг увидал на стене почти фотографию: Саак Камсарян стоит возле памятника погибшим, стирает грязь с имен, а сам смотрит прямо в глаза Сафаряну. О чем говорить ему с учителем в пятницу, когда тот будет сидеть вот тут напротив — в мягком кресле? Поискал и нашел письмо Саака Камсаряна на двадцати страницах, которое Арам Вардуни переправил председателю, а тот — ему, Сафаряну. Вот оно, письмо «тунеядца» и «единоличника» Саака Камсаряна.

Сафарян не знал, что Камсарян арестован и находится сейчас в райцентре. Стиснув зубы, еще раз пробежал глазами по газетным строкам. А над статьей — фотография: «Пятый многоэтажный дом в Цахкашене, — стояла подпись под ней. — В этих домах созданы все удобства городского быта».

«Задрипанный трехэтажный домишко, — подумал Сафарян. — На третьем этаже свиней держат, куры в полночь залетают в постель к новобрачным. Городской быт!..»

37

— Садитесь. Кто вы? Из Еревана?

— Из Еревана. Армен Саакович Камсарян. То есть сын Камсаряна. Почему вы арестовали отца?

— Я не обязан отчитываться перед родственниками арестованного.

— Я могу и как журналист задать этот вопрос. Ответьте, лейтенант Антонян, за что арестован учитель Саак Камсарян?

— А у вас документы имеются, товарищ журналист?

— Имеются.

Антонян взял удостоверение Армена и долго его разглядывал: смотрел на печать, потом на фотографию, потом на лицо Армена — сравнивал.

— Кто подписывал?

— Редактор, кто же еще.

— Так вот мы твоему редактору и напишем, что его сотрудник использует государственный документ в корыстных, то есть личных, целях.

В этот момент вошел Левон.

— Что ты наделал, Антонян?

— Знаешь, доктор, этот вопрос ты должен был задать своему будущему тестю. Тебе, наверно, уже рассказали, что он натворил.

— Да, знаю.

— Я хочу немедленно видеть отца, — заявил Армен. — Власть на тебе, лейтенант, не кончается. Да и не с тебя начинается.

— Не понял, — пожал плечами Антонян. — Сложно выражаешься. Хочешь увидеть Камсаряна, находящегося в предварительном заключении? Подумаем.

— Можно позвонить? — Армен придвинул к себе телефон.

— Постой, Армен, не нужно горячиться, — сказал Левон. — Можем мы видеть Саака Камсаряна?

— Да кому он звонить собрался? Чего петушится? Начальника нет, я — начальник. Он что, не может себя как следует вести в государственном учреждении? Я только ради тебя, доктор, терплю это издевательство. А то ведь я не из тех, кто терпит. Ты сам знаешь.

— Послушайте! — снова взорвался было Армен, но все-таки удержался от горсти хлестких слов, которые готов был швырнуть Антоняну в лицо. — Вы… вы… Да если вас когда-нибудь вспомнят, то только потому, что вы арестовали Саака Камсаряна. Больше ничего памятного вы не сделали…

Армен представил отца. Тот неспешно поднимался вверх по склону, шел мимо брошенных домов, и глаза его были подернуты печалью. «Бедный мой провинциальный философ, сражающийся с ветряными мельницами, Дон Кихот из Лернасара. О чем ты думаешь, сидя под арестом?» Нет, слово «бедный» отцу не подходило, и Армен посмотрел на сидящего перед ним человека с нескрываемым презрением.

— Мой отец из тех, которые делают эту землю страной, ее население народом! На таких людях, как он, мир держится. Такие люди тебе подобных кормят, а вы только пространство занимаете.