— Но клянусь, — воскликнул Кохес. — Я понятия не имел, что это может стать способом убийства! И никто не имел, никогда раньше в нашем искусстве не было таких эксцессов. Чтобы разобраться, как это стало возможно, надо скорее изучить
Он встряхнулся, взбудораженный с головы до ног. И вдруг разом преобразился: лицо стало злым, на нём проступили неприязнь, ревность, все чувства, которые немолодой эмфари тщательно прятал от других.
— Это
— О ком вы говорите? — уточнила инспектор.
— О её арт-кураторе, разумеется! — выклёкнул птюрс. — О Максе Неймане. Допросите его! И уж постарайтесь.
— Всё ещё элементарное дело? — спросил Фокс.
— Нет, — сказала Клеасса, глядя в сторону. — Уже нет.
— Рина! Как же так⁈
Человек распахнул дверь квартиры, протиснулся сквозь узкий коридор, перешагнул тень молчащего отца и уставился внутрь комнаты. Над плечом завис маленький полицейский дроид, но не вмешивался, ведь человек не вошёл в зону преступления, а остановился в проходе. Это был решительный мужчина, одетый неброско, но дорого; с лёгкой щетиной, но выбритыми висками; и взволнованно сверкающими глазами на потемневшем от напряжения лице.
— Макс! — Рин потянулась к нему прежде, чем успела подумать.
Её лицо стало таким доверчивым, а руки вздёрнулись и сложились в жест радости и надежды, будто этот мужчина мог совершить чудо и всё изменить. Не нужно быть лучшим сыщиком в галактике, чтобы увидеть в этом движении, что она относилась к куратору теплее, чем к отцу.
— Вьель Макс Нейман, инвестор и арт-куратор убитой, — сухо представила Клеасса и вытянула руку в предупреждающий жест «больше ни шагу». — Что вы здесь делаете, вьель Нейман, мы вызывали вас по визио.
— Как я мог не прийти?
Мужчина не обращал внимания на инспектора, детектива, родителей, его неверящий взгляд искал тело — и нашёл его вдалеке на полу, за две комнаты отсюда. Глаза расширились, а лицо, обычно уверенное и улыбчивое, сморщилось гримасой неприятия и страха. Внутренняя пружина, гнавшая Макса вперёд, надломилась, он обмяк и привалился к стене.
— Как же так, Рина? — повторил он потеряно, потянулся к вирпу, будто хотел взять девочку за плечо и встряхнуть. Но вместо этого отступил назад и закрыл скрюченной рукой половину лица, пытаясь спрятаться от реальности — безуспешно.
— Не знаю, — честно и пронзительно ответила девочка. — Мы ещё не поняли, что случилось.
— Случилось убийство, — строго поправила Клеасса, специалист по равнодушной бестактности к чувствам людей. — Вьель Нейман, вы готовы отвечать на вопросы?
— Готов, — глухо признал тот.
Фокс держал в руках старый инфокристалл и изучал материалы дела. Подняв голову, он спросил:
— После того, как Рин Шеллер в двенадцать лет выиграла два юношеских арт-конкурса, вы её заметили и финансировали дальнейшую учёбу и работу? Купили настоящее оборудование вместо любительского, помогли с обустройством мастерской, с дорогими материалами?
— Не заметил, а нашёл, — сказал Нейман с достоинством, без хвастовства. — Я был в жюри. Присудил ей победу. И да, выделил деньги.
Он махнул рукой.
— У вас с Шеллерами заключён весьма жёсткий продюсерский договор. Всё оборудование принадлежит вам, Рин лишь бесплатно арендует, и все её работы становятся вашей собственностью?
— Это формальности, — буркнул Нейман, глядя на детектива исподлобья, проницательно и недовольно. — Стандартный договор, да, кабальный, но это просто кучка нодов. Я делал всё, что требуется, чтобы Рин могла творить, и сделал бы что угодно ещё. Это было самое важное… Она была самым важным.
Рин невольно улыбнулась, услышав эти слова. Одиссей заметил, как Нора Шеллер смотрит на красивого, решительного мужчину: с тенью уважения и благодарности в усталых глазах.
— Вы не выставляли работы Рин на продажу, только подарили две из них разным галереям. Выходит, это была длительная стратегическая инвестиция с вашей стороны?
Рот Неймана дёрнулся, он заставил себя проглотить раздражение и спокойно ответил.
— Ученические работы не стоят дорого, пока у автора нет имени. Каким бы талантом она не родилась, гений и признание ждали Рину впереди. Да, мы работали на долгую перспективу. И, гипер-боги, какие там были возможности! Вы понятия не имеете, но Рина уже превосходила по мощности самых опытных эмфари, а по тонкости эмоционального окраса могла соперничать с мастерами. В неполных пятнадцать лет.
В словах куратора была гордость, во взгляде девочки благодарность.
— Смерть Рин Шеллер сделала ваши инвестиции невозвратными? — спросил Фокс, и пояснил, увидев резкий, тёмный взгляд мужчины. — Я уточняю для рапорта страховой.
— Наверное, — выплюнул тот. — Какая разница. Я сейчас не в настроении изучать этот вопрос.
Даже полностью выбитый из колеи, он тянулся к сарказму.
— Последняя работа, — Одиссей указал на спящий эфиограм в центре комнаты. — Вы знаете, о чём она?