Одиссей Полихроніадесъ

«Если отцу тяжело, думалъ я, что же я, безсмысленный и стыдливый, и неопытный, что жъ я съ ними, съ этими хитрыми людьми сдлать могу?.. Нтъ! лучше бы такъ, какъ Несториди учитель совтуетъ — дальше Янины мн не здить и взять бы здсь за себя какую-нибудь красивую, добрую и богатую архонтскую дочку, красную архонтопулу, лампадку расписанную, изъ вилайета нашего, яніотису благородную, чтобы ходила она нжно, какъ куропатка ходитъ!»

Такія вещи, хоть и тихъ я былъ, а думалъ молча!.. И никто бы, я полагаю, и не догадался, какъ часто я начиналъ уже мечтать въ то время о «гвоздичкахъ» этихъ, о «лампадахъ» и о томъ, какъ ходитъ куропатка, красивая птица, и по какимъ мстамъ.

VIII.

Отцу моему понравился совтъ Несториди отдать меня въ Янинскую гимназію. Но о томъ, по какому пути меня посл вести, по торговому или ученому, онъ сказалъ, что времени еще много впереди и что самые недуги, постившіе его, заставляютъ его колебаться.

— Хорошо бы единственнаго сына около себя въ Загорахъ или по крайней мр въ Янин удержать; хорошо и на чужбину вмсто себя отправить для торговли, если болзнь глазъ не пройдетъ.

Такъ какъ отецъ ни въ какомъ дл спшить не любилъ и очень хвалилъ турокъ за ихъ поговорку: «Тихонько, тихонько, — все будетъ!» (Явашъ, явашъ, — эпси оладжакъ!), то можетъ быть и годъ еще цлый мы съ нимъ не собрались бы, если бы не пріхалъ къ намъ неожиданно въ Загоры изъ Янины новый русскій консулъ, г. Благовъ.

Затрудненіе отецъ находилъ въ томъ, гд меня помстить въ город. Собственный нашъ домъ въ Янин былъ отданъ за хорошую цну внаймы англійскому консулу, такъ что чрезъ это одно вся семья наша съ избыткомъ содержалась въ Загорахъ, и отецъ цлыхъ два года на расходы не высылалъ намъ ничего съ Дуная и могъ употреблять свободно деньги, которыя пріобрталъ торговлей, на новыя выгодныя дла. Онъ нашелъ даже возможность, не обременяя ни насъ, ни себя, поправить и отдлать прекрасно за это время маленькій параклисъ21 во имя Божьей Матери «Широчайшей Небесъ»22, за селомъ нашимъ, въ небольшой дубовой рощиц, на холм. Параклисъ этотъ былъ давно уже разрушенъ, во времена старинныхъ смутъ и набговъ; и я еще съ дтства слыхалъ, какъ часто отецъ, вздыхая, восклицалъ: «Когда бы сподобилъ меня Господь Богъ возобновить этотъ маленькій храмъ на мое иждивеніе!» Наконецъ онъ этого достигъ.

Итакъ, что длать со мной родителямъ? Нанять мн одну комнату — не трудно. Но у кого? Гд? Кто будетъ смотрть за мной? Мать моя, замчая, что я ростомъ становлюсь уже высокъ, начинала ужасно бояться, чтобъ я не развратился. Кому въ город поручить меня?

Былъ у насъ въ Янин одинъ дальній родственникъ моей матери, полу-яніотъ, полу-корфіотъ, полу-итальянецъ, полу-грекъ — докторъ Коэвино. Онъ былъ холостъ и занималъ одинъ, какъ слышно было, большой и хорошій домъ.

Когда я еще былъ очень малъ (до отъзда матери моей съ отцомъ на Дунай), Коэвино жилъ нсколько времени въ Загорахъ, былъ друженъ съ отцомъ, былъ отцу моему многимъ обязанъ и даже долженъ былъ ему деньги. Живя во Франгадес, онъ почти вс вечера просиживалъ у моихъ родителей, бесдуя иногда далеко за полночь, и считалъ нашъ домъ почти своимъ домомъ.

Отецъ думалъ у него попросить для меня одну комнату. Но мать боялась доктора. Я его вовсе почти не помнилъ но слышалъ о немъ отзывы какъ о безумномъ человк.

Старикъ Константинъ говорилъ о немъ, качая головой: «На цпь! на цпь его!» Бабушка Евгенко осуждала его за безвріе и за злой языкъ. — «Вотъ ротъ, такъ ужъ ротъ!» — говорила она, «вотъ языкъ, такъ ужъ языкъ!» А мать моя съ отчаяніемъ поднимала глаза къ небу, восклицая: «Пресвятая Владычица, Заступница ты наша! Избави насъ отъ такой нужды, чтобы ребенка невиннаго къ безумному и изступленному человку въ домъ отдавать!» И потомъ, обращаясь къ отцу, упрашивала его такъ: «Киръ Георгій! Мужъ мой хорошій! Я теб, я, жена твоя, говорю вотъ какую рчь… что ты ждешь отъ человка, который хвалится, что мать его какого-то итальянца (прости мн это слово) любила? «Я, кричитъ, не янинской, не эпирской крови!» Коэвино къ тому же, когда разсердится, можетъ и убить мальчика… Избави насъ Боже, избави насъ!»

Отецъ улыбался и отвчалъ ей успокоительно: «Хорошо. Подумаемъ, подождемъ, посовтуемся. Коэвино точно человкъ своеобычный и немножко безумный, хотя и очень добръ. Подумаемъ, посовтуемся и подождемъ».

Такъ мы съ мсяцъ все думали, все совтовались, все ждали. Пришелъ и конецъ октября.

Однажды, въ день воскресный утромъ, отслушавъ обдню, пошли мы со старикомъ Константиномъ нашимъ прогуляться за село. Взяли мы немножко сыра, вина и орховъ, погуляли и сли за стнкой одной, на горк. Поли, запили виномъ, сперва псенки кой-какія пли, а потомъ Константинъ мн свои старые разсказы разсказывать сталъ.