Одиссей начинает рассказ о себе с утверждения, что он не такой, как другие. Он отличается от своих боевых товарищей. У него свои пути. В такой самопрезентации есть что-то ницшеанское. Слезы, которые бежали по его щекам, пока его историю рассказывали другие, высохли. Взяв слово, Одиссей предстает перед нами человеком, у которого хватает воли создавать самого себя. Он рассказывает о себе с гордостью. Ницше немного – не очень сильно – напоминает Кьеркегора. Но ему удается то, что не удалось последнему. Он сжигает дотла утешительные рассуждения Кьеркегора о всеобщей любви. Кьеркегор находит утешение в Боге, Ницше же провозглашает, что Бог умер. Но их роднят искренность и отчаяние. Просто Ницше заходит гораздо дальше и признает хаос и поражение. Человек есть мера и ценность всех вещей[100]
. Он не должен утонуть в море других людей. Как и Кьеркегор, Ницше презирает мещанство, обывательство и правила. Именно поэтому его привлекают трагические античные герои, жившие тысячи лет назад – прежде, чем появились адепты самопознания и все испортили. Ницше не нужна разумная жизнь, которая заключается в достижении целей и имеет счастливый конец. Он воспевает страстную, пламенную волю. Людей, сражающихся с ветряными мельницами, бросающих вызов богам и погибающих. Пора человеку превзойти самого себя. Человек должен иметь волю создавать самого себя, достигать большего. И каждый день человек должен преодолевать себя. «И вот какую тайну поведала мне сама жизнь. “Смотри, – говорила она, –Именно таким Одиссей изображает себя. Человеком, у которого достаточно воли и сил, чтобы создать себя. Ему нет нужды подстраиваться под идеалы эпохи. Он нарушает условности, вечно покидает фарватер, но не ради бравады или пустого хвастовства. Он спокойно и взвешенно выбирает курс, которому должен следовать. И он вовсе не презирает нормы и обычаи – напротив, он относится к ним с уважением. Он всегда отдает должное богам, вождям и традициям. Он мудр и хитер, и он умеет приспосабливаться к обстоятельствам – однако не идет у них на поводу.
К нему благоволит богиня Афина. В «Илиаде» она еще присматривается, но в «Одиссее» это уже ясно, как день. Он ее фаворит, она его покровительница. Во время Троянской войны Одиссею удается заслужить ее милость. Он превосходит всех греческих военачальников своим стратегическим и тактическим мышлением. Пока остальные издают боевые кличи и бьются головой о неприступные стены Трои, Одиссей оценивает ситуацию и ее участников и находит другие решения. Греческие львы морщат нос от Одиссеевых уловок – какой герой будет прятаться внутри деревянного коня. Львы предпочитают завтракать кровавым стейком и пренебрегают углеводами. Одиссей же вовсе отказывается от завтрака и встречает новый день с ясным умом. Афина радуется каждой его удаче. А как же еще. Она и сама превосходит других богов мудростью и смекалкой. Кому еще ей покровительствовать? Аяксу? Или, может, Гектору? Да бросьте, Афина не такая простушка.
Гораздо позднее, когда Одиссей уже сойдет на берег Итаки, он встретит Афину. Он не уверен, что она покровительствует ему, поэтому, когда она просит его представиться, он наскоро сочиняет историю о том, как он бежал с Крита, где его преследовали за совершенное убийство. В конце концов, слушая его, Афина не сдерживается. Она улыбается, треплет его по щеке и восклицает: «Должен быть скрытен и хитр несказанно, кто спорить с тобою в вымыслах разных захочет; то было бы трудно и богу». Она обожает Одиссея. Если и есть человек, похожий на нее, обладающий теми же качествами, что и она, то это Одиссей. «Мы оба любим хитрить. На земле ты меж смертными разумом первый, также и сладкою речью; я первая между бессмертных». (См. ил. 20. Джон Уильям Уотерхаус, «Цирцея предлагает чашу Улиссу».)