Одиссея капитана Блада

и думать: мы сразу убьем двух зайцев, а? Отправимся к этому мерзавцу прямо в
его берлогу, превратим Тортугу в груду развалин и захватим проклятого
пирата.
Два дня спустя, то есть примерно через три месяца после ухода Блада из
Порт-Ройяла, они снова отправились охотиться за неуловимым корсаром, взяв с
собой всю эскадру и несколько вспомогательных кораблей. Арабелле и другим
дано было понять, что они намерены совершить налет на французскую часть
острова Гаити, поскольку только такая экспедиция могла послужить удобным
предлогом для отъезда Бишопа с Ямайки. Чувство долга, особенно ответственное
в такое время, должно было бы прочно удерживать полковника в Порт-Ройяле. Но
чувство это потонуло в ненависти – наиболее бесполезном и разлагающем
чувстве из всех человеческих эмоций. В первую же ночь огромная каюта

"Императора", флагманского корабля эскадры вице-адмирала Крофорда,

превратилась в кабак. Бишоп был мертвецки пьян и в своих подогретых винными
парами мечтах предвкушал скорый конец карьеры капитана Блада.

Глава XXV. НА СЛУЖБЕ У КОРОЛЯ ЛЮДОВИКА

А примерно за три месяца до этих событий корабль капитана Блада,

гонимый сильными ветрами, достиг Кайонской гавани и бросил здесь якорь. Блад
успел прибыть в Тортугу несколько раньше фрегата, который накануне вышел из
Порт-Ройяла под командой старого волка Волверстона. В душе капитана Блада
царил ад.
Четыре корабля его эскадры с командой в семьсот человек ожидали своего
капитана в гавани, окруженной высокими скалами. Он расстался с ними, как я
уже сообщал, во время шторма у Малых Антильских островов, и с тех пор пираты
не видели своего вожака. Они радостно приветствовали "Арабеллу", и радость
эта была искренней – ведь многие всерьез начали беспокоиться о судьбе
Блада. В его честь прогремел салют, и суда разукрасились флагами. Все
население города, взбудораженное шумом, высыпало на мол. Пестрая толпа
мужчин и женщин различных национальностей приветствовала знаменитого
корсара.
Блад сошел на берег, вероятно, только для того, чтобы не обмануть
всеобщего ожидания. На лице его застыла мрачная улыбка, он решил молчать,
потому что ничего приятного сказать не мог. Пусть только прибудет

Волверстон, и все эти восторги по поводу его возвращения превратятся в

проклятия.
На молу его встретили капитаны Хагторп, Кристиан, Ибервиль и несколько
сот корсаров. Он оборвал их приветствия, а когда они начали приставать к
нему с расспросами, предложил им дождаться Волверстона, который полностью
сможет удовлетворить их любопытство. Отделавшись от них, он протолкался
сквозь пеструю толпу, состоявшую из моряков, плантаторов и торговцев –
англичан, французов и голландцев, из подлинных охотников с острова Гаити и
охотников, ставших пиратами, из лесорубов и индейцев, из мулатов –
торговцев фруктами и негров-рабов, из женщин легкого поведения и прочих
представителей человеческого рода, превращавших Кайонскую гавань в подобие
Вавилона.

С трудом выбравшись из этой разношерстной толпы, капитан Блад

направился с визитом к д'Ожерону, чтобы засвидетельствовать свое почтение
губернатору и его семье.
Расходясь после встречи Блада, корсары поспешно сделали вывод, что
Волверстон должен прибыть с каким-то редким военным трофеем. Но мало-помалу
с борта "Арабеллы" начали доходить иные слухи, и радость корсаров перешла в
недоумение. Однако простые моряки из небольшого экипажа "Арабеллы" в течение
двух дней до возвращения Волверстона в разговорах со своими тортугскими
друзьями были все же сдержанны во всем, что касалось истинного положения
вещей. Объяснялось это не только их преданностью своему капитану, но также и
тем, что если Блад был повинен в ренегатстве, то в такой же степени были
виноваты и они. Их недомолвки и умолчания, однако, не помешали возникновению
самых тревожных и фантастических историй о компрометирующих (с точки зрения
корсаров) поступках капитана Блада.

Обстановка накалилась так сильно, что, если бы в это время не вернулся

Волверстон, возможно, произошел бы взрыв. Едва лишь корабль старого волка
встал на якорь, как все бросились за объяснениями, которые уже намеревались
требовать от Блада.
У Волверстона был только один глаз, но видел он им гораздо лучше, чем
многие видят двумя. И хотя голова Волверстона, живописно обвязанная пестрым
тюрбаном, серебрилась сединой, сердце его было юным, и большое место
занимала в нем любовь к Питеру Бладу.
Когда корабль Волверстона обходил форт, высившийся на скалистом мысе,
старый волк увидел "Арабеллу", которая стояла в бухте на якоре. Эта
неожиданная картина поразила его. Он протер свой единственный глаз, выпучил
его снова и все же не мог поверить тому, что видел. Но Дайк, ушедший вместе
с ним из Порт-Ройяла и сейчас стоявший рядом с Волверстоном, своим
восклицанием подтвердил, что он был не одинок в своем замешательстве.