Все эти публикации появились благодаря поддержке и известности Славы Забелина, которого уже тогда очень хвалили местные критики. Для меня это был первый “выход в свет” после столь долгого, в пять лет, вынужденного перерыва. Я пока что даже вообразить не мог, что буду делать после армии. А у Славы все уже было расписано. И со своей загадочной, снисходительной улыбкой он говорил, сидя со стаканом водки в руке: “Я даже знаю, где у меня будет мастерская, – на Арбате, под крышей”. Так и случилось лет через пять. После смерти Н. Осенева, тогдашнего председателя МОСХа, Славке “подарили” его мастерскую в здании издательства “Искусство” на Арбатской площади, и именно на чердаке! Слава был одним из немногих художников, способных к откровениям на грани гениальности. Все три года в армии были как бы подсвечены его застенчивой улыбкой. И в последующие годы, вплоть до его ухода в 2001 году, мы при каждой встрече вспоминали армейские истории, общих друзей и Сальянские казармы.
А уж когда удавалось выкроить время для застолья, разойтись мы не могли подолгу, и Слава всегда говорил: “Куда нам спешить, мы ведь художники, за нами вечность”.
Полковник Брызгалов
Но дальше с моей картиной была целая история. В полк ее не вернули, а забрали в офицерский клуб в Баку. И вот на 9 Мая приезжают в Баку почетные гости – композитор Долуханян и поэт Марк Лисянский с концертом. Им устраивают большой банкет в парадном зале, где висит моя картина “Последняя граната”. Картина им настолько понравилась, что они выразили настойчивое желание познакомиться с автором, о котором никто ничего не знал. Тут на банкете появляется начальник политуправления дивизии полковник Брызгалов, который меня помнил еще с карантина, когда был у нас замполитом танкового полка. Странным образом он с первых дней очень как-то по-отечески ко мне относился, убеждал, чтобы не забывал искусство. Вызывает своего водителя и посылает его за мной в полк. Тот, с трудом найдя ночью наш штаб, поднял всех дежурных. На часах – полночь. Страшно матерясь из-за нарушения правил, поднимают меня с постели. Приказы в армии не обсуждают, и мы мчимся с дикой скоростью, поскольку начальник сказал, что будет ждать за столом, вместе с гостями, а ждать он не любит.
В общем, приехали, входим. Я вижу длинный стол, уставленный бутылками, цветами, фруктами, закусками, освещение интимное. С одной стороны стола, под стеной, где висит моя картина, стоит ряд диванов, сидит во главе грозный полковник – а с краю несколько офицеров с дамами. Я докладываюсь по форме. Брызгалов, очень радостно улыбаясь, идет ко мне: “Ну здравствуй, молодец, рад тебя видеть! Знакомься – поэт Лисянский, композитор Долуханян!” Они тоже подходят, здороваются, обнимаются, видно, что все уже хорошо выпили. Я говорю: “Для меня большая честь, я с детства люблю вашу знаменитую песню «Дорогая моя столица»”. Брызгалов говорит: “Не горячись, споем потом все вместе, а пока садись с нами, не стесняйся, выпьем и закусим! А картина твоя, видишь, у нас! Я ее люблю, в полк не отдадим!” Марк Лисянский расчувствовался, стал вспоминать войну, 1941 год, знаменитый парад. Долуханян сел за пианино, что-то заиграл бравурное, свое. Стало тепло, совсем по-домашнему. Тем не менее я держался скромно. Полковник Брызгалов всё говорил: “Мой земляк, с Пресни!” Никто не вспоминал, что я – рядовой солдат. Поднимали рюмки, тосты следовали один за другим, в том числе и за “Последнюю гранату”!
Под утро тот же водитель отвез меня в полк.
Скорпионы и фаланги
Несмотря на потерянные три года жизни, все-таки теплое, почти что нежное чувство осталось у меня от многих и многих людей того времени. Но были и свои опасности, свои курьезы.
1957 год. У нас – “атомные учения”. Приезжает министр обороны маршал Гречко, для которого построили отдельную дорогу в горы, чтобы он мог без помех смотреть красивую имитацию атомного взрыва.
Учения проходили очень эффектно, был страшный “атомный взрыв”, атаки и т. п. Маршал и его штаб наблюдали, сидя под тентом на высоком холме.
После окончания учений нас, троих солдат, поставили “диспетчерами” с сигнальными флажками на горной дороге, где ждали маршала Гречко, и по этой дороге шли и шли бесконечные колонны машин с пехотой. Это длилось так долго, что про нас все забыли. В горах темнеет быстро, пришлось расстелить три шинели и лечь на них спать. А на рассвете, проснувшись, увидели вокруг, по краю наших шинелей, живой копошащийся валик из скорпионов и фаланг. Они лезли к теплу, и наши шинели нас спасли (скорпионы боятся шерсти). Но шок все-таки остался – а вдруг? Ведь мы знали, что их укус смертелен.
Арменикенд, или Ночь в старом Баку