Одна заживу, сама с собой

Такое чувство было ей уже знакомо. Вообще Момоко-сан принадлежит к тому типу людей, которые хотят все воспринимать логически. Она приходит к выводу о том, как устроено то или это, только на основании собственного опыта. Но иногда она внезапно перескакивала через какое-то звено цепи, теряла собранные мысли и делала для себя неожиданное открытие.

Люди называют это интуицией, но Момоко-сан не хочет ограничиваться этим словом.

В такие моменты Момоко-сан преследовала мысль, что внутри ее есть неизведанное и неуправляемое «я» и это «я» продолжает неустанно размышлять, даже когда Момоко-сан об этом не подозревает, потом иногда в нужный момент внезапно выскочит, безо всяких объяснений подскажет нужное решение и стремительно исчезнет. Момоко-сан очень на это полагалась. Думается, что голоса, исходящие из нее, именно они мои друзья, они из моего живота.

Такие как она, те, кто не смог ужиться с людьми, могут хоть в своем одиночестве как-то быть оптимистами только благодаря тому, что находят друга в своем сердце, открывают мир внутри себя. Момоко-сан так считает. Она одна, но нет, она не одна, внутри ее еще много людей, которые думают каждый по-своему, – эта фантазия сделала ее сильной. Иногда она пускает пыль в глаза самой себе, мол, в обществе считается, что если у тебя нет друзей, связей, то ты какой-то ущербный, но это все глупые заблуждения, ведь это они слабые, поэтому стремятся держаться вместе.

То, что ощутила Момоко-сан в кафе на втором этаже, было смутным предчувствием того, что еще не стало темой для обсуждения, но что уже понимал кто-то внутри ее.

«На что ж такое я должна внимание обратить-то, – пробормотала она. Потом еще раз сказала: – Что ж я понять-то должна?» Она пристально посмотрела на оседавшую пену содовой. Прислушалась к ее шипению. Потом взяла связки таблеток разных цветов и размеров, торчавшие из небрежно разбросанных по столу пакетиков, и попробовала посмотреть на них на свет.

Потом закрыла глаза.

Сколько же таких пузырьков всплыло, каждый по-своему, лопнуло, исчезло?

Вопреки ее желанию, на сетчатку Момоко-сан не спроецировалось никакое изображение. И никакие голоса не слышны. Такого не может быть. Внезапно Момоко-сан паникует. Она подавляет взволнованное биение сердца, поддерживает спокойствие ума и уповает на то, что ей явится откровение. Но в голове ничего не рождается. То, чего она ждала, не появляется, даже если пошептать себе под нос. Момоко-сан растеряна. Внешне это не проявляется, но внутренняя уверенность в себе, и так еле живая, со звуком тает. Как будто ее «я», единственное, на кого она могла положиться, ее предало.

«Сюдзо…»

Впервые за этот день она назвала имя мужа.

«Я сейчас вот здесь».

Момоко-сан, став слабее духом, испытывает потребность в том, чтобы подтвердить свое местонахождение. Единственное, что как-то ее удерживает, делает ее позицию уверенной, – это местонахождение относительно единственной устойчивой точки – покойного мужа. Она не знает, где он сейчас, но где-то же должен быть. Окружавшая ее действительность была такой блеклой, такой невзрачной, что она сомневалась, правда ли она находится в ней. По сравнению с настоящим далекое прошлое сверкало всеми цветами радуги. Прошлое Момоко-сан, как она смутно осознавала, было чем-то произвольным, пожертвованными кем-то для нее прекрасными украшениями. Но все равно она считала, что только там ее настоящее место.

«Сюдзо», – позвала она мужа еще раз.

И тогда Момоко-сан плотно обступают воспоминания такого родного прошлого.

Итак, как будто подталкиваемая звуком фанфар, она приехала в Токио. Ее воспоминания начинаются именно с того момента. Ведь это событие разделило ее жизнь на «до» и «после». Из деревенской девочки она превратилась в столичную штучку, не думая, хорошо это или плохо. Просто так случилось.