Однажды. Не ты. Не я.

— Загорелось, — соглашаюсь я. Оно действительно горит, и это только начало. — Не отвлекайтесь. Если не ошибаюсь, я задала вам вопрос. Что сильнее гнева? — Я не кричу, нет, эхо — всего лишь эффект моей магии. Встроенный громкоговоритель чёртов. Парень больше не шутит, друзья отодвинулись от него, как от прокаженного, давая мне знать, что не имеют отношения к его шуткам. Поднимаю левую руку, уже целиком горящую ярко зелёным цветом, и тыкаю в него пальцем. — Что сильнее гнева?

— Ярость, — сипит парень, сжавшись на сидении. По университету ходят слухи, что я иногда впадаю в ярость, но никто не решается предупредить коллег, что именно под этим подразумевается. Магии боятся все поголовно, поэтому эффект получается отменный. Чувствую, как свечение отделяется от кожи, висит надо мной симпатичным нимбом. Тёплый воздух колышет волосы, скидывает на пол бумажки. Иногда я нарочно вызываю всплеск энергии, чтобы полюбоваться на себя в зеркало.

— Правильно, ярость. Левостороннее вращение символа гнева на 30 градусов превращает его в ярость. — Мой голос отражается от стен, давит на барабанные перепонки. На удивление спокойный, но, тем не менее, угрожающий.

Свечение расширяется, снова липнет к контурам моего тела. Хватаюсь за стол, задерживаю дыхание. Уже в который раз это переживаю, а всё волнуюсь.

Студентов стало меньше. Так как выход из аудитории за моей спиной, значит, некоторые залезли под столы.

— Закройте глаза и заткните уши! — командую, но моему совету следуют единицы.

Раз.

Два.

Грохот, после которого полтора часа звенит в ушах. Свечение взрывается, рассыпаясь на пол мириадами искр. Красиво, но лучше не смотреть, а то не отморгаешься.

— О чём я? — невозмутимо продолжаю, придавливая изящной туфелькой остатки взрыва. — Ах да, ярость. Давайте рассмотрим другие примеры вращения.

Студенты в глубоком шоке. Это ж всё-таки Лиодезия, как-никак, у нас магии нет, да и магов тоже.

— Доктор Раблие! Вы взорвались! — лепечет кто-то, поднимаясь с места на дрожащих ногах, решая, что делать — бежать или упасть в обморок.

— Я заметила, спасибо. Оставайтесь на своих местах. Ваш слух полностью восстановится часа через полтора, а пока придётся поднапрячься. Что произойдёт при левостороннем вращении символа ярости?

— Нет!! Пожалуйста, не надо! Простите меня, — бледный, как лист бумаги, парень поднимается, протягивая ко мне руки.

— Думаю, что нам всем есть, о чём забыть, — сурово говорю я, зная, что никто из студентов не проговорится о случившемся. Я ощущаю их страх, впитываю его каждой клеточкой кожи. Все, как один, сидят на краешках стула, карандаши наготове, угломеры сжаты в потных руках. Образцовые студенты.

Вот так я взрываюсь. Бывает неприятно, но, в целом, я привыкла, да и со студентами помогает. Я, конечно, не специалист, но думаю, что это мой энергетический панцирь себя выравнивает. Спросить не у кого, учиться негде. Рядом с Лиодезией только Шиан и Истензия, а туда мне путь заказан. Клетус ти Шарриан воюет с Шианом, поэтому границы закрыты. Никаких дипломатических отношений, никакой информации. Говорят, что грядёт война не только между королевствами, но и между их творцами, Алали и Тристаном. Они, дескать, закрыли свои миры, окутали их магией и готовятся к войне. В это мало, кто верит, но я — в их числе. Не удивлюсь, если Алали решила отомстить Тристану за своё заключение. Так или иначе, но до нас донеслись слухи о её триумфальном возвращении в Шиан, под руку с королём Дионизием. Шиановцы праздновали это событие несколько недель, а потом — бац — и конфликт с Истензией. Война. Границы закрыты, будущее вызывает опасения. С Алали станется, она и не на такое способна.

Иччиния пока что не явилась, чтобы выкинуть меня из Лиодезии, а сотрудники относятся к моим взрывам философски, даже с гордостью. И всё благодаря слухам о переводчице, которая поспособствовала возвращению творца Шиана. Я стала гордостью кафедры, что означало постоянное присутствие в столице, интервью и занудные попытки окружающих выведать подробности моих приключений. Пару месяцев я купалась в сомнительных лучах славы, но до изображения моего профиля на тарелках дело не дошло. Я вообще мало чем поделилась со знакомыми, толком не знаю, почему. Ведь никто не запретил мне рассказывать про Алали, про Ая и даже про излучину. Но я упрямо заперла мою грустную сказку в глубине памяти, а с остальными поделилась только поверхностными фактами. Перевела дневник — и всё. А дальше — дело королевское. Что в дневнике, сказать не могу, государственные тайны. Потратила на свою славу почти всё лето и на раскопки так и не попала. А теперь — ноябрь, слякоть, холод. До весны только и развлечений, что переводить поднакопившиеся свитки, да пугать студентов моими взрывами.