Читаем Однажды замужем полностью

— Думаете, обижусь и уйду? Ничего не выйдет! Одевайтесь, погуляем по свежему воздуху, поговорим…

— Не нужно себя обманывать, Полина Васильевна. Разговор ведь нужен вам, для галочки. А мне-то с него какая польза?

— Вы, как джентльмен, не допустите, чтобы я сломала ногу на вашей темной лестнице, правда?

Дротов нехотя натянул куртку.

— И шапку, — подсказала Полина, когда он направился к двери. — На улице холодно.

— Не ношу: беречь-то нечего. — Криво усмехнулся и, толкнув дверь, пропустил Полину вперед.

— Вам что, диплом не нужен? — спросила, когда они пошли по тихому заснеженному переулку.

— Отчего же, нужен! Как и всем, кто не желает получать больше ста двадцати рэ в месяц.

— И только?

— Нет, конечно. Вы не слыхали, как один высокопоставленный папаша пытался воспитывать своего сына-оболтуса? Рассказать? — предложил охотно. — Так вот, звонит этот папаша своему школьному другу: устрой, дескать, куда-нибудь моего Мишку. А то болтается без дела. Пусть поработает, узнает, почем фунт лиха. «Нет проблем! — ответил друг. — Хочешь, устрою продавцом пепси-колы на триста рэ?» — «Нет, — отвечает отец, — для сопляка после десятилетки это многовато». — «Ну тогда зав. отделом, двести пятьдесят». — «Тоже много. Ты подыщи ему что-нибудь рублей на сто — сто двадцать». — «О-о, — сказал друг, — для этого надо иметь диплом…»

— Ну, это старо, Дротов. Я лично начинала с девяноста…

Некоторое время шли молча. Потом Полина спросила:

— Дротов, так все же, что у вас произошло со старостой? Почему подрались?

— Драки не было: он не сопротивлялся.

— А что было?

— Просто дал ему в морду.

— За что?

— За то, что подлец. Подлец и предатель.

— Выбирайте выражения, Дротов.

— Хорошо: наушник. Вас это устраивает?

— Нет. Объясните.

— Да что объяснять?! Вы же все равно его оправдаете. Вам не объяснишь…

— А вы все же попробуйте.

— Попробовать? Ну, заложил он Нинку Горлову, сообщил в деканат, что подтерла в двух местах журнал посещаемости и вместо «н/б» поставила себе плюсы. Довольны? Хорошо это, по-вашему?

— Но он ведь староста. Поступил правильно, как должен.

— Черта с два! Простите, конечно… Не о том он думал. Просто лишнего конкурента на стипендию потеснил. Нинка ведь немного лучше его учится. И ему помогала. А он ее заложил. Теперь ее стипухи лишают.

— Знаю, была на заседании стипендиальной комиссии. Все справедливо. И почему староста должен радеть Нине Горловой, а не другим, кто не подделывает документов?

— У него самого рыльце… — Дротов осекся. — Да не о том речь! Нинка живет одна, без родителей. Ей без стипухи…

— А другим нет?

— Да, но зачем подличать? Доносить?

— Он исполнял свой долг.

— Превратное понимание долга в свое время наделало много вреда, — процедил сквозь зубы Дротов. — История.

— А как вы понимаете свой долг? — Полина сочла необходимым вернуть Дротова от широких исторических обобщений к его собственным проблемам. — Давать в морду каждому, с кем не согласны?

— Но всего два пропуска!

— Неоправданных, — напомнила ему.

— Просто Нинка не сумела красиво солгать. Не стала приносить фиктивных справок.

— Все же вы не правы, Дротов. И надо извиниться перед старостой. Драка — не метод.

— Ну, вам лучше разбираться в методах, вы же педагог! — Он криво усмехнулся. — Но драка — это вещь. — Он, казалось, смаковал каждое слово. — Насилие биологично. Против природы не попрешь!

— Природы? — Полина подошла к обочине, зачерпнула свежевыпавшего снега и, держа его на ладони, сказала: — Пушистый. А если его сжать в кулак и помять? Что с ним будет?

— Перейдет в другое состояние. — Дротов тоже поднял горсть снега и стал его мять. Белый ком тут же обледенел, потемнел в его крепких пальцах.

— Правильно, — согласилась Полина, — перейдет. Если совершить насилие, изменить его естество.

— А у нас в институте такого насилия не совершают? — ощетинился вдруг, резко повернулся к Полине. — Каждый день и каждый час! «Естество»! — передразнил и, подняв кулак, так сжал снег, что из него потекла тонкая струйка. — Вот что там делают с нашим естеством! — Размахнулся и запустил снежком в ближайшее дерево. Естество!..

— Дротов!

— Я уже двадцать четыре года Дротов.

— Тем более. Возраст зрелый… В институте учат…

— Ну-ну, чему же нас там учат? — переспросил с интересом, за которым угадывалась усмешка. — Творчеству? Полету мысли?.. Воспитывают наушников и лицемеров! Что мне сказали, когда я подал свою курсовую по истории литературы? Похвалили за то, что горы книг проштудировал, архивы перекопал? Как бы не так! — Сказали, что русская литература никогда не занималась поисками бога и никогда не приравнивала его к добру. И предложили переделать. У вас, дескать, источники устаревшие и с оформлением не все в порядке. Ну я и переделал — честно перекатал с чьей-то прошлогодней курсовой и честно предупредил, что перекатал. «Теперь, — говорю, — все будет в порядке». И точно. Заработал пять баллов. Еще и на студенческом объединении хвалили…

— Не то вы говорите, Дротов.

— Что думаю. Мы только кричим: качество, качество! А на деле? Лишь бы «оформлено» было.

— Психологию, Дротов, менять гораздо труднее, чем постановления.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза