Однажды замужем

У флешей все и началось. У первых же окопов. Едва экскурсовод, бледный худосочный мужчина, неожиданно четким, громоподобным голосом процитировал: «Недаром помнит вся Россия про день Бородина…»

Все двадцать километров до роддома Володя был в полуобморочном состоянии. Лицо белое, на скулах лихорадочно алые пятна, руки намертво вцепились в руль. «Не пришлось бы потом силой их разнимать», — подумала Линка.

— Да не гони так, — успокаивала мужа. — Я себя нормально чувствую.

Она и в самом деле была совершенно спокойна. Словно все это происходило с кем-то другим. А она лишь наблюдала со стороны.

— Это я. Я виноват, — бормотали его бледные губы. — Не надо было ехать. Тебя растрясло. Идиот!

— Наоборот, — весело махнула рукой, — нам просто повезло, что это произошло именно здесь, — исторический ребенок.

Следующим утром получила от мужа записку:

«Благодарю за дочь! Счастлив, люблю, целую».

Линка снова и снова перечитывала размашистые, бестолково наползающие друг на друга слова Володиной записки и улыбалась.

— Мамы, кормить! — вошла в палату сестра, неся в каждой руке по белому сверточку.

«Мама!» Как ждал Володя этого дня!

Вспомнила одно из его писем — после срочного отъезда из Отрадного. Он писал о своем одиночестве, о серой тоске.

«Пока нет своих, все думаю: не взять ли из какого-нибудь детдома на воспитание ребенка. Товарищи отговаривают: влюбишься, говорят, в какую-нибудь дуру, а она поставит тебе это в строку».

«Но я ведь не дура, правда, Володя? Я умная. Хорошая. Вот взяла и родила тебе дочь. Ты хотел именно дочь — «чтобы была похожа на тебя, Линка». А я хотела то, что хотел ты».

И ее вдруг захлестнула теплая волна благодарности самой себе. За то, что она так точно, без колебаний выполнила его волю.

Сестра кладет перед ней крошечный белый сверток. В нем — желтовато-розовая проталинка — лицо. Две маленькие дырки — нос, две узенькие щелки — глаза. И ничего больше. Нет, еще скорбно сжатые розовые полоски губ. Неужели это мой ребенок?

— А вы случайно не перепутали? — подозрительно посмотрела на сестру.

— Такого у нас не бывает, — обиделась та. — Прочитайте бирку.

— Прочитала. Да, все сходится. — Снова глянула на сверток. «Господи, я же ничего к ней не испытываю! Ну ни-че-го! — поняла с ужасом. — Как же это? Где же знаменитое чувство материнства?»

— Покормишь грудью, придет, — успокоила сестра. — Ну, чувство это. С молоком, так сказать.

Но пришло оно не с молоком, а с болезнью. Желтуха. «Как? Откуда? — обмерла Линка. — А я еще радовалась, что дочь такая загореленькая…» — «Пройдет», — пообещали врачи.

А вдруг — нет?

Мужу, конечно, ничего не написала, но сама перенервничала так, что временно исчезло молоко.

Год прошел как в тумане. Все время хотелось спать. Даже во сне снилось, что никак не может выспаться. Но институт не бросила. А уж как на занятиях сидела!.. Однажды чуть не свалилась в проход — прямо под ноги лектору.

— Взяла бы академку, — ворчала Галка, записывая лекцию под копирку.

— Терять год?

— А терять здоровье? И для ребенка вредно. Кормишь ее всякими семами-ремами.

— Пусть с молоком матери знания впитывает. Чтобы не выросла дурой, — смеялась Линка.

Володя первое время тоже настаивал на академическом отпуске, помогал ей, как мог, даже Дашку кормить пытался, уложив Линку спать: «Иди отдохни!»

Едва задремав, она слышала грохот на кухне, просыпалась. У кухонного шкафа стоял Володя в неумело повязанном голубом переднике, подарке тети Кати. Под ногами расплывалась широкая белая лужа.

— Кефир Дашкин разбил, — признавался покаянно, — стал греть на пару, а бутылка…

— Вижу, — ответила расслабленно, не в силах проснуться. — Дашка еще на балконе? Спит?

— Нет. Стала орать, я догадался дать ей пустышку.

— А перепеленать не догадался?

— Нет, — произнес, виновато глядя на кефирную лужу у ног. — Убрать? — Поднял глаза на жену, и из них глянула такая бесконечная грусть, что у Линки сжалось сердце.

— Ладно, я сама. Давай брюки почищу. — Взяла чистую тряпку, стала стирать кефирные пятна…

Спать… Спать… Теперь можно. Все сделано, Дашка тихо посапывает в своей кроватке. Володя уехал искать работу и почему-то задержался. За это время он сменил несколько мест. Сперва вернулся на телеграф. Шум, посменная изнурительная работа. Ушел гидом в Интурист — ничего достойнее пока не было. Домой возвращался уставший, злой.

— Я уже не мальчик, чтобы с утра до ночи возить по музеям орды шумных иностранцев и ублажать их капризных дам, — жаловался Линке.

С Интуристом тоже распрощался без малейшего сожаления.

Линка пошла к декану факультета (Елена Александровна только вступила в должность и своего прозвища Железная Лена еще не заслужила), рассказала ей, что муж блестяще владеет четырьмя языками, что из-за нее он бросил перспективную работу.

— Пусть пишет заявление на имя ректора, — обнадежила Елена Александровна.