— Ничего ты мне не должен. — Посмотрела на него устало и пошла не оборачиваясь к остановке.
— Подожди, Ли, — нагнал Толик, схватил за руку. — Ну подожди же! Пойдем в загс, а? Прямо сейчас, хочешь?
— Нет, не хочу.
— Но ведь ты его не любишь! Назло мне, я же знаю!
— Ты всегда все знал, Толик. — Линка слабо улыбнулась. — Все и за всех! — Вырвала руку и вскочила на ступеньку тронувшегося уже троллейбуса.
Толик звонил по нескольку раз на дню. Но Линка клала трубку или просила ответить Володю. Звонки стали реже. А после рождения Дашки совсем прекратились.
«Все к лучшему, — успокоила себя Линка. — Он тоже покупает игрушки. Для сына или дочери?.. Интересно, он счастлив? А я?.. Ну конечно! Дашка, Володя — что мне еще нужно?!»
Она свернула за угол «Детского мира», к подземному переходу.
— Линка! — раздалось над самым ухом. — Ты?
«Вот дура, — ругала себя, чувствуя затылком, всей спиной, что Толик идет следом. — Ну чего обмираю? Он мне совершенно чужой. Я давно уже ничего к нему не испытываю. Давным-давно…»
— Присядем? — кивнул Толик на скамейку в скверике на выходе из подземного перехода.
Линка опустилась на теплые крашеные доски, сама удивляясь, как плохо ее слушались ноги. Закрыла глаза от бьющего в упор солнца.
— Почти как у нас в Отрадном, — тихо сказал Толик.
— Да, — согласилась Линка.
Мысль об Отрадном ее сразу успокоила. Представила поселок, погруженный в белое кипение цветущих садов, двор с ровненькими, тщательно выполотыми матерью грядками. Дашку, которая бегает, вспугивая кур, и хохочет-заливается. Ей там вольготно будет.
— Завтра мои прибудут в Отрадное, — как бы про себя, сказала вслух.
— Кто? — не понял Толик.
— Дашка с Володей. Только что их проводила и уже скучаю, — вздохнула и посмотрела на Толика. Ее взгляд был ровным, спокойным.
— Так ты одна? — быстро повернулся он к ней. — Может быть?..
— Нет, Толик. Ничего не может быть. Ни-че-го! — повторила по слогам и поднялась со скамейки. — Ты сам это прекрасно понимаешь.
— Нет, не понимаю.
Она повернулась и пошла к метро.
— Проводить-то тебя хотя бы можно?
— Отчего ж нельзя? — пожала плечами. — Проводи.
Он переложил сверток из правой руки в левую и взял Линку под локоть, спускаясь по ступенькам.
Вагон набит битком, и они оказались тесно прижатыми друг к другу.
— А как ты живешь? — поинтересовалась Линка, стараясь отодвинуться.
— По-прежнему, — не сразу отозвался Толик. — Пишу диплом. Режу трупы… — И, помолчав, добавил: — Семейное положение то же. Не женат и пока не собираюсь. — И, заметив, что Линка покосилась на сверток, пояснил: — Для однокурсника, его сынишке год исполняется.
— Дашкин ровесник…
До Линкиного дома доехали на удивление быстро. У своего подъезда она остановилась, протянула руку»:
— До свидания, Толик.
— Нет, я должен доставить тебя на этаж. Мало ли что? Подъезд темный, лифт ненадежный.
— Должен? — переспросила, усмехнувшись. — Ты всегда своеобразно понимал свой долг. Прощай. — Повернулась и, не оборачиваясь, направилась к лифту. Прежде чем нажать кнопку, все же посмотрела назад — не идет ли следом. Нет, стоит.
Двери лифта почти захлопнулись, как вдруг сильные ладони протиснулись в узкую щель, разжали сомкнувшиеся было створки, и Толик ворвался в кабину, надавил на самую верхнюю кнопку. Над Линкой нависло его отяжелевшее, разгоряченное лицо.
— Ты что? Ненормальный? — уперлась ладонями в его плечи, пыталась оттолкнуть. — Пусти! Пусти же!
Толик не обращал внимания на ее крики — обалдело, суматошно целовал волосы, шею, лицо…
— Уйди! — повторила задыхаясь. Тело ослабло, ноги дрожат.
Толик все сильнее прижимает ее к стенке кабины.
— Уй-ди! — Силы оставили ее, руки безвольно опустились. — Да что же это такое? Господи, что нее это?..
Ладонь нашарила панель, без разбора нажала на все кнопки сразу. Лифт остановился, и в наступившей тишине раздался голос: «Диспетчер слушает. В чем дело?» Толик откачнулся, уставился на Линку невидящим взглядом. «В чем дело? — повторил голос. — Вызывали?»
Линка молча нажала кнопку нужного этажа, лифт остановился, двери распахнулись, и она, выждав, пока двери снова стали сходиться, резко оттолкнула Толика, выскочила из кабины.
Пальцы дрожали, ключ не попадал в замочную скважину. Наконец — поворот, щелчок, и она в квартире. Едва успела захлопнуть дверь, как раздался стук.
— Пусти. Открой. — Голос из-за двери глухой, хриплый. — Ли, слышишь? Не мучай, открой. На минуту. Не могу без тебя, слышишь? Хочу тебя… Люблю, слышишь? Люблю! Мы должны… Мы имеем право…
Она оцепенело стояла у двери, прислонившись к холодному дерматину, и слушала нетерпеливый, прерывистый шепот. Казалось, еще чуть-чуть, и не выдержит, откроет. Но не было сил поднять руку к защелке. Стояла и слушала…
Весь следующий день ходила как вареная. Уборка, лекции, которые надо прочесть к экзамену, а делать что-то сил нет.
«Хочу тебя! Хочу…» Что за дурацкое слово! Грубое, даже оскорбительное. Но от него идут мурашки по телу, начинает бить озноб. «Хочу… хочу…» Вот глупость!
Взялась протирать пыль. Как всегда, начала с Володиной коллекции пепельниц.
«Мы должны… Мы имеем право…»