Однажды замужем

Зачем он меня трясет? Володя, скажи ему! Что ему от меня надо? Как противно воняет его халат — йодом, новокаином… Пусть он оставит меня в покое. Скажи ему, Володя. Зачем он делает мне больно? За что? Мне больно, больно, больно!..»

Нет, когда выписалась из больницы, все было хорошо: ни боли, ни воспоминаний. Голова тупая, тело бесчувственное, словно замороженное…

Но постепенно заморозка стала отходить. И началось…

«На полочке в ванной… оставил…»

Зачем оставил? Почему именно в ванной?

«… Когда одевался…»

Значит, до этого был раздетым? Значит… Нет, лучше не вспоминать. Лежать и ни о чем не думать. Уходя, Володя так и сказал: «Лежи, набирайся сил и ни о чем не думай…»

А куда он пошел? Где сейчас? Сказал — в библиотеку. А если…

Нет, никаких «если»! Надо верить. Если уж мужу не верить, то кому ж тогда?

Утром Володя заботлив. Не дает ей ничего делать.

— Тебе чаю? Может, есть хочешь?..

Она отрицательно мотает головой, но Володя не унимается:

— Конечно, хочешь! Ты же вторые сутки не ешь! — Смотрит на нее настороженно, и она первой отводит глаза. — Нет-нет, не поднимайся. Я сам! — Самоотверженно бросается в кухню.

Через минуту оттуда доносится веселый звон падающих крышек и разбитых тарелок. «К счастью, — безрадостно отметила про себя. — Пусть бьет…»

— Лежи и ни о чем не думай… — Целует, уходя: заказал книги в библиотеке.

Конечно, ему надо в библиотеку. Володя следит за всеми новинками литературы. Отечественной и зарубежной. А она отстала: в последнее время ничего, кроме сборников научных трудов, не читает. Конечно, Володе с ней неинтересно. В том-то все и дело. «Остановилась на достигнутом», — как пишут в их многотиражке. Успокоилась. Может, большинство женщин ее обскакали? Может, эта… как там ее? Ева?.. Стоп!..

Дотянулась до истрепанного номера «Иностранной литературы» на Володином столике. Открыла наугад. Рубрика «Литературные иллюстрации». Интересно, что они тут иллюстрируют? «Челюсти», — прочла название. Перевод с английского. Пробежала глазами первые страницы. И вздрогнула: «Женщина развалилась пополам. Рыба с жадностью заглатывала куски…» Господи, ужас какой! Как это можно читать?

Отложила журнал, несколько минут лежала, представляя себе окровавленную, загрызенную хищным животным женщину.

«Все они хищницы, — сказал ей как-то Володя. — Помельче, покрупнее, но суть — одна. Только ты у меня — исключение…»

Нет, Ева — какая-нибудь особая, неземная женщина. Кинозвезда — не меньше. «Все о Еве» — был когда-то такой фильм. И еще: «Ева хочет спать»… А чего хочет она, Полина? «Верните мужа Линке Сизовой»? Как она, должно быть, смешна со стороны! Надо бы просто рассмеяться. «Беда русских в том, что они слишком серьезно себя воспринимают», — как сказал Володе один француз. Ну же! Улыбнись и забудь… А если не улыбается? Ну никак! Что тогда? «По прошлому году нельзя судить…» Значит, не первый год встречаются. Ездили куда-то вместе, а она, Полина, и не знала! Но этого не может быть! Володя ей всегда все рассказывал. В деталях, с юмором.

«Не застрянем…» Куда-нибудь далеко собрались. Страсть мужа к новым местам Полине хорошо известна. А где они вместе были после той «бородинской эпопеи»? Все некогда, некогда. И Володе приходится одному. Вот и в прошлом году на Вологодчину на своем «Москвиче» мотал. Полина вспомнила, что здорово тогда переволновалась: задержался на целую неделю. «Дороги развезло, еле выбрался», — объяснил, вернувшись. Забуксовал. Вместе с этой? Евой… А Полине сказал, что собирал вологодский фольклор. Неужели так запросто соврал? Он — такой болезненно честный, такой беспредельно порядочный. «Забуксовал…»

Кому же теперь верить? И как жить дальше?

Собрать всю свою волю и уйти. Прямо сейчас. Написать записку: дескать, не разыскивай, не стоит — и уйти. У нее, в конце концов, тоже есть гордость.

Нужно только встать — это ведь так просто. Спустила с постели ноги, обвела взглядом комнату. Володины очки, брошенные поверх стопки газет на ночном столике. Их ему прописали недавно, и он их надевает лишь в крайних случаях — когда забывает, что на него смотрят.

Пижамные брюки. Васильковые — его любимый цвет. Полина купила к двадцать третьему февраля, академический час выстояв в фирменном магазине «Весна»…

Володин ей подарок к Восьмому марта — египетские духи…

На подоконнике черным немым укором Дашкин школьный фартук (так и не пришила отпоровшийся волан на его правом плечике).

И Володина наспех сброшенная несвежая майка. В другое время Полина ее тут же замочила бы, постирала…

Хороша супруга! «Завтрак — в синем термосе, обед — в красном». А театры, концерты? В кои-то веки на итальянцев билеты достал, а она…

А вечера? Эти святая святых любой нормальной семьи. Что она, с дочкой занимается? Мужа ублажает? Радуется, если он уснет первым: «Хоть статью допишу: сроки!» Да, тут святой взбеленится, не то что мужчина!.. Надо же ему чем-то заполнять пустые ячейки. «Уходи, — просил не раз. — Займись семьей, домом. Проживем без твоих ста шестидесяти».