Однажды замужем

— Я сейчас, — пообещал Володя. Через минуту из ванной донеслось приглушенное шипение воды.

— Ну, хватит, а то будешь слишком умной! — Дернул, вернувшись из ванной, шнур торшера и лег рядом, притянул ее к себе.

Благодарное чувство нежности к мужу теплой волной прошло по телу. Пальцы забрались в его густые, влажные после душа волосы, нащупали знакомый бугорок от шрама на затылке. Ее пальцы знают здесь все: каждый волосок, каждую родинку, начиная с той, что на левой мочке его уха… «Господи, ведь ты такой мой, Володя! Неужели?..»

Володя проводит своими колючими, недавно отпущенными усами по ее щеке, шее, смешно щекочет кожу. Его рука скользит все ниже, ниже…

Нет, она не хочет его замечать. Этот тонкий, едва уловимый запах женской косметики. После болезни у нее так обострилось обоняние, что она совершенно точно могла сказать, кто из жильцов проехал в лифте.

Ну и пусть! Пусть себе пахнет. «Шанель», говорят, одни из самых дорогих духов. Женщины за ними гоняются. Полине тоже следовало бы пользоваться духами. Египетские, Володин подарок, так и стоят неоткрытыми. Обязательно откроет — завтра же. Володя, наверно, любит, когда женщины пользуются хорошими духами… «Шанель»… Как и в прошлый раз, когда нагнулся над ней. Просто дышать нечем.

Она чуть отстранилась, но Володя почувствовал.

— Ты что? — спросил, обдавая ее разгоряченным дыханием.

И, сама не зная, как это произошло, она вдруг выпалила:

— Я все знаю, Володя.

Он замер, мускулы напряглись, стали каменными.

— Что «все»? — спросил не сразу.

— Все. Я слышала тогда… Помню всё, до единого слова.

— Ну что ты выдумываешь? — Он попытался засмеяться. — Что ты вбила себе в голову? Ну, иди сюда, глупенькая, — привлек ее к себе.

— Нет! — вскочила с постели, включила свет. — Не притрагивайся ко мне! Неужели так вот можно, Володя?! Неужели можно лгать — и быть счастливым? Кому же после этого верить?! Как после этого жить, Володя?..

— Ну к чему истерики устраивать? — В его голосе послышалось раздражение. — Тише, соседи услышат. Ну, успокойся! — уговаривал, не решаясь подойти. — Ну, случилось… С мужчинами бывает.

— А с женщинами? — спросила, но муж, кажется, не расслышал. — И кто такая Ева? — Он снова не расслышал.

— Больно, обидно, — продолжал. — Так ведь не казнить же за это вечно? Есть вещи, с которыми надо мириться. Как с болезнью.

— Мириться? Ты так считаешь? — опустилась на стул, все еще держа в руках простыню. — Мириться… Ладно, я подумаю.

— Вот и правильно. Ляг, успокойся, поспи. Ничего особенного не произошло. Я здесь, с тобой. Милая, нервишки тебе подлечить надо. Выбрось все из головы, пустое это.

Как странно сидеть вот так — сидеть и ничего не делать. И ни о чем не думать. Просто смотреть на прохожих. Все бегут, все куда-то торопятся, а она — сидит.

Скамейка мокрая, потому что идет дождь. Деревья голые, потому что наступила осень. Троллейбус стоит…

Нет, уже пошел. И деревья не все голые. Только тополя. И то потому, что на них напала какая-то болезнь. То ли тля, то ли еще что-то. А другие — липы там, березы — еще держатся. Еще шумят на них листья. Пожухлые, правда, линялые какие-то, но шумят, трепыхаются…

Ева… Какое все-таки странное имя. Или?.. Ну да, конечно же! Ева — первая женщина… Первая Володина жена — Евгения Витальевна. Антонова — ее новая фамилия. Как это ей сразу не пришло в голову?

Как-то давно, в тяжелом пьяном сне, муж бормотал эти бессмысленные, как казалось тогда Полине, сочетания. Но это же было так давно! Все мхом покрылось, сам уверял. Значит, соврал. Все же она, Женя. Евгения. Но почему открыто не сказал? Раз уж так получилось, раз он не может без нее. Это же просто непорядочно, Володя!

У Полины было такое чувство, что она что-то так и не вспомнила. Самое главное. Что?

Скамейка… деревья… троллейбус…

Все куда-то бегут, спешат куда-то. А ей торопиться некуда. Разве что домой? А что там одной делать? Дашка — у матери в Отрадном, Володя еще не пришел — она только что набирала свой номер. Засиделся в библиотеке? Или…

Как это унизительно — ждать того часа, когда можно будет вернуться домой. Чтобы непременно — позже мужа. Сидеть на этой холодной, пропитанной дождем скамейке и ждать. Как это недостойно. Но она ждет.

А может, она просто дура? Сидит и переживает тут под дождем. «Ничего не произошло» — так ведь сказал Володя. Ему лучше знать — он ведь умнее, опытнее ее. А ей нужно учиться, перенимать чужой опыт.

«Заведи и себе романчик, — явственно слышала голос Галки Леоновой, — и все встанет на свои места. Я знаешь как поступаю? Когда мне звонят с работы мужа и передают по его просьбе, что Борис Михайлович, дескать, сегодня задержится, я спрашиваю: «А вы меня не подведете?»…»

Как многого Полина, оказывается, не знает. Учиться, учиться и еще раз учиться!

Чему? У кого? Может, у этой вот молодой женщины, которая только что выпорхнула из метро. Не замечая ни дождя, ни слякоти, словно на крыльях полетела к табачному киоску, схватила пачку «Явы» и на тех же крыльях впорхнула в подошедший троллейбус. Она явно счастлива — это видно невооруженным глазом.