Одноразовый доктор

В Бармашове зашевелилась инициатива. К чему затягивать разоблачение? Можно приблизить финал. Достаточно сделать так, чтобы Галина Тихоновна потеряла терпение. Где-то в отдалении, за домами, прогромыхал чудовищный грузовик, и здание задрожало вместе с квартирой, и дрогнул, затрясся малахитовый бегемот. Бармашову пришла в голову странная мысль: бегемот умышленно притянул машину, чтобы дрожью своей показать солидарность и согласие. Держась за стенку, Данила Платоныч приблизился к бегемоту и впился в него взглядом. Веки у бегемота были устроены так, что ему принципиально не удавалось посмотреть в ответ. Напруженный и озабоченный, бегемот собирался с силами, готовясь направить в подарок Даниле Платонычу новое телепатическое послание.

Бармашов намочил постель. Галина Тихоновна стоически переменила белье и бросила ему веселый упрек. Данила Платоныч отозвался широкой улыбкой и расплакался. Груша смотрел на него восторженно: он обо всем догадался. Бармашов играл превосходно, и никакой Станиславский не отказался бы поверить его игре. Потому что верь или не верь, а простыня была мокрая. Получив новую, Данила Платоныч немедленно испортил и ее тоже. Галина Тихоновна поджала губы и обошлась без упреков; она изображала непринужденность, но лицо ее превратилось в маску. Груша, хоронясь за няниной спиной, показывал знаками, что нужно продолжить это занятие, и даже вносил собственные предложения. Когда Галина Тихоновна принесла Бармашову воды, тот выбил стакан и с удовольствием назвал ее блядью.

– Вы его простите, – виновато попросил Груша.

– Ах, что вы, – отозвалась Галина Тихоновна. – Я трех мужей похоронила, и все они были вот такие, как он.

Данила Платонович и полковник обменялись многозначительными взглядами.

17

Прошло две недели, и Бармашову показалось, что в супе что-то плавает.

Тот подернулся радужной пленкой, какая бывает в луже после бензина или мазута, Данила Платоныч не особенно хорошо разбирался в технических жидкостях. У него никогда не было автомобиля, и он побаивался техники.

Подумав немного, он решил, что кашу маслом не испортишь, и перевернул тарелку. Застыв самодовольным изваянием, он высокомерно наблюдал, как Галина Тихоновна вытирает пол и собирает осколки.

– Падла такая, – бормотала Галина Тихоновна. – Я тебя, суку, покормлю из лохани.

Она отвесила Бармашову затрещину, отошла на несколько шагов и радостно засмеялась.

Данила Платоныч искусно разыграл смертельную обиду. Ему не было больно, и он тоже засмеялся, но смех маскировался универсальным плачем, который все чаще открывался по любому поводу. Галина Тихоновна не понимала, что квартировладелец веселится. Она показала ему кулак:

– Вот где ты у меня будешь! Поганка старая… Вот гад!

Стоило ей удалиться в кухню, как Данила Платонович потянулся вперед, до предела вытянул шею и увидел все, что хотел: Галина Тихоновна меняла таблетки в пузырьках. В отличие от Полины Львовны, она не ограничилась подменой и накапала какую-то прозрачную жидкость в металлическую миску. Бармашов никогда не ел из этой посудины, он хранил в ней объедки для дворовых кошек. Но теперь туда повторно наливали суп.

Облегченно вздохнув, Данила Платоныч дважды треснул кулаком по стене. Галина Тихоновна не успела ничего сделать. Она отрезала кусок хлеба для Бармашова, горбушку – нарочно ее, конечно, чтобы ему было нелегко грызть. Она стояла, вооруженная ножом, когда люди Груши громовыми голосами приказали ей ложиться на пол. Вошел сам Груша, чтобы лично произвести арест.

Галина Тихоновна метнулась к окну, чтобы выброситься оттуда, но ее уловили специальной сетью.

Бармашов остановился на пороге кухни. Он опирался на палку, благодаря чему воображал себя сверхчеловеком, то есть Мухомором. Подражая Мухомору, Бармашов поднял палку, чтобы ударить бившуюся в сети и визжавшую Галину Тихоновну в отместку за суп, но упал, лишившись опоры.

– Силовые захваты – это потом, потом, – приговаривал полковник Яцышев, оттаскивая Данилу Платоныча обратно в комнату, держа его под мышки.

Он уложил Бармашова на кровать и недоверчиво предложил вертеть для ордена дырочку, чем тот и занялся. Занятие оказалось не из легких; уставшие от окопного существования мысли-солдаты взбунтовались и вовсю братались с идиотизмом. Поэтому Данила Платонович лежал, сосредоточенно ковырял себя пальцем в районе пупа и одновременно прислушивался к зычным взрыкиваниям, полетевшим из кухни: там началось предварительное дознание с элементами следствия, суда и неминуемой кары.

– Во дворе! – причитала Галина Тихоновна. – Во дворе они ждут!

– Сигнал! – ревел Груша. – О каком сигнале вы уговорились?

– Платочком! Платочком махну из окна!

– Иди и махни!

Плачущая Галина Тихоновна, которую временно освободили из сети, прошла мимо Бармашова, на ходу приговаривая: «Хороший, хороший мой, прости меня, глупую дуру, меня попутал бес». Она остановилась возле окна, отвела занавеску и несколько раз махнула засморканным платочком.