Огненное сердце вампира

Околоствольное пространство узкое, освещаемое лишь одной тускловатой лампочкой. Но её света вполне хватает, чтобы увидеть чан с каким-то мутным серым варевом.

— Жрите, скоты! — орёт охранник, подгоняя людей прикладом автомата. Он мог бы этого и не делать. Заключённые и сами рванули к чану.

— Идём, а то не достанется, — шепчет Ирина Капитоновна и тащит меня к еде, расталкивая других своим массивным телом.

— А ложки? — спрашиваю, и понимаю, насколько глупо звучит мой вопрос.

Вязкую серую массу, люди запихивали в рот руками, облизывая пальцы, хрюкая и причмокивая.

— Ну да, — усмехается чернявый мужичонка. — А ещё салфетку, нож и вилку. Забудь свои королевские замашки, принцесса, ты не во дворце. Я— чугун.

Мужик протянул мне свою тощую, почти прозрачную руку, в гноящихся царапинах.

Жму его конечность, стараясь скрыть своё отвращение. Хотя, что я теряю? Пройдёт неделя, и я сама превращусь в такое же существо.

— Крыся, — отвечаю и заставляю себя опустить руку в чан.

К пальцам тут же липнет нечто скользкое, еле тёплое. До меня доходит, что это— перловая каша.

Кладу в рот гадкое варево, стараясь его протолкнуть. Мой организм не желает принимать подобную пищу, старается извергнуть его наружу. Моему пищеварительному тракту наплевать, что я в багроговых шахтах, что кроме этой серой слизи, я никакой другой пищи больше не получу.

— Уже утро? Это завтрак? — спрашиваю у бывшего декана.

— Нет, — отвечает та. — Вернее, я уже не знаю, какое сейчас время суток. Они будят нас тогда, когда вздумается, и держат в шахтах столько, сколько им захочется. Еду могут подать в любой момент, а могут и не давать вообще. Для нас не существует ни дня, ни ночи. Здесь нет никакого распорядка. Порой, только глаза закроешь, а они орут: «Подъём, скоты!». По тому, девочка, советую хорошенько набить пузо, кто знает, когда в следующий раз кормить будут?

Следуя совету декана опускаю руку в чан, подношу кашу ко рту, глотаю, не обращая внимания на рвотные позывы, на мерзкий вкус во рту.

Через какое-то время, заключенные выстраиваются в очередь напротив охранника, стоящего около ржавой фляги.

Нетерпение людей витает в воздухе. Кто-то уже поскуливает, кто— то всхлипывает. А охранник, глумливо ухмыляясь, по всей видимости, тянет время.

— Вода, — шепчет Ирина Капитоновна. Слышу, как дрожит её голос. — Самоё важное, что может быть в пустыне. Если не вырабатываешь норму — лишаешься воды.

— Властитель вселенной, — вздыхает Чугун. — Только бы всем хватило, только бы очередь дошла.

Ловлю себя на том, что тоже хочу пить. Каша оказалась слишком густой и пересоленной. Да и когда я пила в последний раз? Чай в комнате персонала.

Люди пьют из ковша, жадно, самозабвенно. Подавая ковш очередному заключённому, охранник смачно харкает в воду. Небритая, обветренная, отёкшая морда расползается в глумливой улыбке. Товарищи охранника смеются, ждут реакции. Но заключённый, трясущийся, сгорбленный, в лохмотьях, бурых не то от грязи, не то, от запёкшейся крови, хватает ковш и принимается глотать.

— А тебе не положено, — ржёт охранник в лицо следующего заключённого.

— Пожалуйста, — шепчет бедняга. Лишь только слабый, осипший голос, выдаёт в этом грязном, полупрозрачном существе женщину.

— Отсоси— потом проси, — хихикает второй охранник и ловким движением фокусника, достаёт свой половой орган.

Бедняга опускается на колени, обхватывает губами лиловый пупырчатый пенис. Охранник облокачивается о стену, похрюкивая. Нам какое-то время приходится смотреть на то, как голова, покрытая торчащими клочками серых волос, ритмично двигается.

Наконец, охранник отталкивает от себя женщину. Та, обессилено валиться на пол.

Стою, раздираемая противоречивыми чувствами. Одна часть меня хочет подойти к бедняжке, протянуть руку, помочь ей подняться. А потом, харкнуть охранникам в их гадкие, пропитые физиономии. Другая же часть, более трусливая, но и более разумная не хочет привлекать к себе внимания.

— Стой, где стоишь! — шипит гиена. — Думаешь, если с тобой будут творить подобное, за тебя кто-то заступиться?

Именно здесь и сейчас ко мне приходит наконец осознание того, что всё всерьёз. Что это— не ошибка, не временное недоразумение. Я в багроговых шахтах, в настоящем аду, в месте, где моя жизнь ничего не стоит, в месте, где нет ни дня ни ночи, в месте, из которого не возвращаются. Чуда не произойдёт, спасения не будет.

— Воды, — хрипит женщина. — Дайте! Пить!

— Не положено, — икает охранник, засовывая свой пенис обратно в штаны. — Но ты, крошка, молодец! Хвалю!

Нога, обутая в чёрную лакированную туфлю, отпихивает скулящую женщину. Та, свернувшись клубком, трясётся, всхлипывая.

Очередь движется дальше.

— Может отдать ей свою воду? — спрашиваю я Ирину Капитоновну, указывая глазами в сторону лежащего на полу скулящего тела.

— Не вздумай, — шепчет декан. — Когда дадут воды в следующий раз, мы не знаем. Хочешь умереть от обезвоживания?