Огненный азимут

Ядвися бросилась убегать, потеряв по дороге узелок и винтовку. Возвращаться за ними не хватило духу. Кажет­ся, даже если бы ее принудили силой, она не пошла бы теперь на то страшное место.

Неожиданно она выбралась на лесную просеку с давни­ми выбоинами от колес. Лес тут был не таким глухим, как там, где лежал убитый. И она пошла медленно, приходя в себя после страшного потрясения.

За покатым пригорком в низине, метрах в двадцати от просеки, стоял грузовик с обгоревшими колесами. Ядвися прошла мимо, боясь взглянуть в ту сторону, где опять могла увидеть что-нибудь чудовищное. Затем, превозмогая страх, вернулась к грузовику.

От машины остался черный железный остов. Немного дальше, в ельнике, лежали белые небольшие цинковые ящики и длинный, как гроб, перетянутый железными полосами деревянный ящик. Перевернув цинковый ящик, Ядви­ся увидела оттопыренный уголок узкой металлической по­лоски, ухватилась за нее и потянула изо всей силы. Полоска медленно отрывалась.

Из ящика, из-под толстой промасленной бумаги, на нее глянули остренькие головки пуль и яркие глазки пистонов.

В этот раз находка поразила ее меньше, чем в тот раз, когда она нашла винтовку, Не торопясь наклонилась Ядвися над длинным ящиком.

Там лежало двенадцать винтовок, густо смазанных мас­лом.

Радости она уже не испытывала, просто ощутила хозяй­скую озабоченность, как бы донести это богатство.

В поисках веревки она облазила ельник, наткнулась на пулемет с двумя ржавыми дисками, но веревки не нашла. Обнаружив на машине кусок недогоревшей мягкой прово­локи, Ядвися связала ею винтовки. Потом оторвала от юбки пояс и потянула винтовки волоком. Отойдя километра два, вернулась за патронами и пулеметом. Так повторялось много раз в течение остатка дня и длинной осенней ночи. Не пере­ставая лил дождь. Без отдыха, как муравей, тащила Ядвися оружие в Тишковку. Выбиваясь из сил, волокла поклажу, потом отдыхала и возвращалась назад.

Перед рассветом в двух километрах от Тишковки нашла подмытый водой берег и спрятала под ним винтовки и пу­лемет. Ящики с патронами припрятала под выворотнем, присыпав хвоей и мокрыми опавшими листьями. Чтобы запомнить место, она хотела сломить вершину ольхи, но на это уж не хватило сил. "Найду и так,— подумала она,— та­кое до самой смерти не забудется".

Дома ее встретила насмерть перепуганная Настя Туркова. Увидев измученное, исхудавшее лицо подруги и изорванную, вымазанную глиной одежду, схватилась за голову:

— А боже мой, где ты так вывалялась?

— Дай чего-нибудь перекусить: со вчерашнего дня во рту маковой росинки не было,— сказала Ядвися, снимая мокрую — хоть ее выкручивай — юбку.

Настя полезла в погреб за молоком. Когда она вернулась в хату, Ядя уже крепко спала, положив голову на стол.

20

Коршуков торопил Ядвисю. Он, казалось, обезумел от радости, узнав, что оружие есть.

— Теперь ты мне еще службу сослужишь,— говорил он, меряя длинными ногами хату,— Люди нужны.

— С тишковскими хлопцами поговорю,— пообещала Ядя.

Он замахал руками.

— Нет, мне таких не нужно. Мне таких, как я, на все готовых.

— А тогда я тебе и не буду нужна,— горько покивала головой Ядя.

Коршуков прикрикнул на нее, как бывало, когда она в чем-нибудь ему возражала. Раньше такое не нравилось, а теперь как маслом по сердцу: значит, Коршуков снова стал Коршуковым. 0на такого и любила.

— Ты вот что, Ядя, сходи на "Барвин перевоз" в лагерь. Тетка говорила, что там пленных отпускают, если заплатишь.

— Ладно уж, горе мое чубатое, сделаю.— И обняла за шею.— А теперь забудь обо всем. Пускай хоть один вечер, да будет моим, как до войны, когда ты из правления по ого­родам прибегал.

Назавтра Ядвися набрала в корзину хлеба, картошки, положила в карман завернутую в тряпочку золотую десяти­рублевку, которую берегла на зубы.

Шла она в лагерь с тревогою в сердце, хотя заболоцкие женщины, побывавшие там в поисках родственников, гово­рили — бояться нечего.

Как и третьего дня, когда она ходила за оружием, лил дождь. Еще с горы Ядя увидела высокую проволочную изгородь, а за ней черно-серый клубок, перекатывавшийся по полю. Пленных не кормили, и они перекапывали место, где когда-то росла картошка, пытаясь найти хоть одну карто­фелину.

Возле будки, рядом с большими воротами, ходили взад и вперед часовые в рябых, зелено-черных плащах. Штатских не видно. Одной подойти к воротам было страшно.

Берегом вдоль речки Ядвися пошла к березовой роще, оттуда по кладочке перебралась на противоположную сто­рону. До лагеря оставалось не больше полуверсты. Его укры­вал от глаз поросший ельником пригорок. Ядвися пошла напрямик.

— Куда ты? Не ходи,— испугал ее чей-то голос.

Она оглянулась — у одной из елок прятались три жен­щины. Ядя пошла к ним.

— В лагерь идешь или так? — спросила посиневшая от холода женщина.

— В лагерь хотела.

— Не ходи,— предупредила Ядю другая.— Там сейчас Вернер дежурит. К нему никак не подступиться. Фрицу, тому сунешь десяток яиц или масла, разрешает к изгороди подойти.

— А я только хлеб и картошку принесла,— испугалась Ядвися.

— Передам. Не важно кто передал, было бы что пе­редать.

— Нет, мне самой нужно...