Огненный тыл

– Лида, отведите детей туда, – Шубин указал пальцем. – Проверьте – все ли на месте. Несколько минут на отдых. По первой же команде бегите со всех ног дальше.

– Вы куда? – испугалась воспитательница.

– Здесь мы будем, никуда не денемся.

Он взобрался на пригорок, сгорая от волнения: «Что происходит? Где немцы? Где Конторович, будь он не ладен?».

Глеб распластался на косогоре, схватился за бинокль. Подчинённые тяжело дышали, пристраиваясь рядом – не могли они повлиять на исход драмы, слишком далеко и, опять же, подставлять детей.

Конторович был жив, но ничем хорошим его игра в догонялки не закончилась, по крайней мере для него. Лесок был небольшой – простреливался насквозь, в качестве укрытий можно было использовать травянистые бугорки, очевидно, этим он и занимался, пока не кончились патроны. Конторович вышел из перелеска в поле на подгибающихся ногах – без оружия, в разорванном маскхалате, в бинокль можно было различить даже выражение его лица. Разведчик озирался, гримасничал, держался правой рукой за простреленное левое предплечье, с лица откачали всю кровь, оно не естественно вытянулась, потухли глаза. Михаил перебрался через заросшую чертополохом колею, закачался на краю поля, схватился за шаткий столбик, увенчанный фанерным щитом – поди разбери, что там написано. Опора казалась неважной, щит завалился, но сам Конторович устоял, он повернулся, исподлобья посмотрел на леток, поморщился от боли в руке – конечность висела плетью, на землю стекала кровь.

Из леса выехали два мотоцикла с пулемётами в люльках, подкатили к дороге, остановились – мотоциклисты обменялись репликами, засмеялись, из коляски вылез пулемётчик, стащил краску, взъерошил слипшиеся от пота волосы, спешились и другие – достали сигареты, закурили – происходящее доставляло им удовольствие – загнали таки еврея. Смотри – самый настоящий юде, жидо-комиссарское отродие, казалось Глеб читал по губам. Убивать загнанного в ловушку красноармейца фашисты не спешили, а Конторович неуверенно брёл по полю, опустив голову, иногда оборачивался. Рослый гренадер вскинул МР40, что-то пролаял. Конторович и ухом не повёл – простучало очередь, пули вспахали землю под ногами разведчика, он съёжился, остановился, втянул голову в плечи. Немцы засмеялись, Михаил повернулся, он стоял с опущенной головой, расставив ноги, смотрел исподлобья, немцы обсуждали феномен, смеялся коротышка с торчащими из под каски ушами, хлопал себя по коленям.

– Чёрт, не помочь никак Мишке, – расстроено прошептал Баттахов. – Странно он шёл, словно горящие угли и под ногами.

– Мины, – пробормотал Климов.

– Что? – не понял Баттахов.

– Мины, говорю – минное поле. Наши устанавливали их – в тех местах, где не хватало ресурсов на фортификацию, а потом все бросили, отошли, не стали использовать. И на щите, что Мишка повалил, было написано «Осторожно – мины!».

– Мать честная!.. Что он делает? – у сержанта сел голос.

Конторович поднял руки, даже ту, что была прострелена, для этого потребовалось усилие, разведчик справился.

– Эй!.. – заволновался Смертин. – Он что – собирается сдаваться?

Немцы продолжали веселиться – прошлая гренадер махнул стволом:

– Давай сюда!

Конторович не реагировал, немцы переглянулись – какой тупой русский еврей! Снова крикнули и снова ничего в ответ. Ладно, если Магомед не идёт к горе… Трое вышли на поле и направились к одинокой фигуре, на этом участке мин, по видимому, не было – это Михаил уже выяснил, а вот там, где он стоял… Немцы подошли, стали разглядывать его, как невиданную зверушку.

Какая-то нечеловеческая тоска отразилось в глазах советского бойца, он миролюбиво закивал, словно собрался идти. И вдруг, резко подался назад, надавил пяткой на взрыватель – взрывом разметало всех четверых. Мина была противопехотной и неслабой, разлетелись клочья земли, порванные на куски тел. Шубин отнял от глаз бинокль – грудь сдавили железные тиски, словно самого на куски порвало.

До мотоциклов осколки не долетели, но взрывная волна достигла дурных голов – немцы отпрянули, схватились за автоматы, с благоговейным трепетом таращись на разбросанные тела. Один согнулся пополам – его вырвало, другой зашёлся удушливым кашлем. Сержант Климов заскрипел зубами, что-то замычал, яростно заколотил кулаком по пригорку, остальные потрясено молчали.

– Мишка – Мишка, где твоя улыбка?…

Горькая желчь подкатила к горлу, перекрыла кислород. Выжившие немцы пришли в себя, расселись по мотоциклам, резко тронулись, едва не столкнувшись друг с другом, устремились к перелеску. Ненависть поднималась вместе с желчью, но на ком её сорвёшь?