Когда дзасики-вараси чуть приоткрыла глаза, Дзин склонился над ней.
–
–
Дурной знак. Очень дурной.
–
Больше ёкай не смогла произнести ни слова: её одолел кашель, от которого она начала задыхаться. Но Дзин и без того понял, что О-Кин от него хотела. Он бережно взял её на руки и вынес наружу сквозь пролом в стене.
За то время, что он допрашивал О-Кин, сумерки над Ганрю стали ещё гуще. Это насторожило Дзина: по его прикидкам, темнеть начало рано.
Но благодаря острому зрению он сумел разглядеть своих сослуживцев, которые склонились над раненым.
–
Дзин обратился к внутреннему чутью и уловил слабое биение силы колдуна. Он был стар и сильно измучен. Жизнь едва теплилась в его израненном теле, но он ещё не сдался.
О-Кин ждала ответа, и Дзин сдержанно кивнул. Она рвано выдохнула, снова закашлялась, и он осторожно усадил её у провала в стене.
–
На сей раз О-Кин даже не кивнула: похоже, берегла силы. Она лишь вытянула вперёд руку и отдала Дзину нэцкэ, от которого исходил едва слышный зов крови Дайго. Низкий и в то же время мелодичный – его Бог Дорог не перепутал бы ни с каким другим.
Склонив перед О-Кин голову и дав ей тем самым понять, что её неозвученная просьба будет исполнена, Дзин оставил ёкай и зашагал прочь.
Он прикрыл глаза и попытался прощупать возможные пути, по которым могла отправиться Уми и те, кто её сопровождал. Похоже, она ушла совсем недавно – отголосок её ки был совсем свежим и ярким.
Вперёд! Нельзя медлить. Раз ему в человеческом обличье удалось так легко отыскать Уми, то и для ведьмы это не составит особого труда. Наверняка она уже пустилась по следу крови Дракона.
Сослуживцы всё ещё были заняты раненым колдуном, и Дзин решил отправиться дальше без них. Это к лучшему: ничего не будет отвлекать его от поисков. Если всё получится, как задумано, ему больше не придётся возвращаться в человеческий облик и нести службу в тайной полиции. Видит Дракон, он так устал…
Укрывшись за стеной дома, Бог Дорог сбросил опостылевшую личину и снова стал собой. Стремительно, словно вихрь, взмыло в воздух гибкое, покрытое светлой шерстью и костяными наростами тело, и О-Дзиро помчался по следу последнего отпрыска рода Дайго.
Но то ли его чутьё за годы пребывания в человеческом облике ослабело больше, чем он предполагал, то ли сгустившаяся над Ганрю тьма и впрямь носила колдовскую природу – как бы то ни было, след Уми Хаяси вскоре оборвался. И сколько бы О-Дзиро ни кружил над тем местом, где потерял его, толку не было.
Задыхаясь от бессильной ярости, Бог Дорог снова принял облик человека и стал обследовать каждый проулок, мимо которого пролегал его путь. Ведьма могла отвести глаза и заморочить ему голову, но если он прямо наткнётся на Уми или кого-то из её спутников, поганое колдовство должно развеяться окончательно.
О-Дзиро тревожило, что он перестал чувствовать зов крови Дайго, который всегда был силён – сильнее всех прочих привязанностей, державших Бога Дорог в мире людей.
А время неумолимо бежало вперёд. Чем дольше он блуждал по хитросплетениям улочек, тем в большей опасности находилась Уми.
Он не должен опоздать. Не на сей раз, когда он и так не сумел спасти свою маленькую госпожу. Тоска по ней острыми когтями впилась в сердце – слишком свежей и горькой оказалась потеря. Химико была любимицей О-Дзиро, и её уход он переживал едва ли не так же сильно, как смерть первого из Дайго…
Стоило Богу Дорог вспомнить о старом друге, как до его чуткого слуха донеслись едва различимые отголоски смутно знакомой песни. Её чистое звучание прорезало сгустившуюся над городом темноту и заструилось над затихшими улицами, словно путеводный свет.
Песнь лишь отдалённо напоминала зов крови Дайго, но Дзин всё равно пустился ей навстречу. Она обещала стать единственным, что теперь могло развеять морок, наведённый ведьмой.
И чутьё не подвело Дзина: отголоски и впрямь вывели его. Вот только не совсем туда, куда он ожидал.
Сначала ему показалось, что город охватил пожар – такое яркое зарево разгорелось вдруг над черепичными крышами домов. Сердце забилось в тревоге: в памяти всплыли все ужасы восстания, раздиравшего Дайсин почти четверть века назад.
Но время шло, а ветер так и не принёс с собой запах дыма. Лишь зарево становилось всё ярче, и в его свете Дзин увидел исполинский череп, проплывший над домами. Пустые глазницы его зияли вечной тьмой, челюсти клацали, отбивая жутковатое подобие плясового ритма. Покрытые рваным кимоно руки натужно скрипели.
Гасядокуро́, гремучий череп! Что мстительный дух убитых воинов забыл здесь, да ещё и в столь неподходящее время?