Огни Хякки Яко

– Не меня ты должна опасаться. Не на меня стоит направлять оружие – хотя против сил, что захватили этот город, оно уже не поможет. Я здесь, чтобы исполнить свой долг. Жизнь за жизнь.

С этими словами он крепче стиснул руку женщины, и та ответила на его пожатие. В то же мгновение из окна подул ветер, в котором Тэцудзи послышался женский слабый голос:

«Ночь приоткроет завесу тайн. Сны нашепчут ответы…»

Судя по тому, как расширились глаза девушки, она услышала ровно то же самое, что и Тэцудзи. Ну и дела – выходит, голос ему не померещился! Даже Ямада замер, всё ещё стоя подле Уми с посохом наперевес. Прежде такой рассеянности на лице монаха Тэцудзи видеть не доводилось.

Медленно, не сводя всё ещё полного подозрения взгляда с ёкая, Уми опустила револьвер. Но убирать его не стала.

– Ты дала слово, – глухо произнесла она, обращаясь, похоже, к лежавшей на футоне женщине. Кому ещё, как не ей, мог принадлежать этот бесплотный голос?

– А ты, – Уми подняла взгляд на духа, – поможешь мне в одном деле. Иначе я расскажу господину Ооно о том, кто скрывается за твоей человеческой личиной на самом деле. Думаю, его не обрадует известие, что в ряды тайной полиции затесался ёкай.

Тэцудзи встрепенулся. Сомнений не было, речь шла о заместителе главы тайной полиции, бывшем генерале Юхэе Ооно. Но откуда Уми знала этого человека? Неужели он прибыл в Ганрю, чтобы поймать ведьму Тё?

Но духа, похоже, ничуть не испугали угрозы Уми. Он лишь устало вздохнул и покачал головой.

– От отчаяния не родится хороших идей. Как будешь готова, отыщи меня там, где запад встречается с востоком, и я помогу тебе.

Если Уми сколько-нибудь и огорошили эти слова, то на её лице это никак не отразилось.

Ёкай же, потеряв к ней всякий интерес, склонился над футоном. Он что-то шепнул женщине – Тэцудзи не удалось разобрать слов, но тоску в голосе духа не смогло заглушить даже разделявшее их расстояние.

А затем ёкай одним резвым прыжком сиганул в окно. Тэцудзи охнул, но в следующий миг замер, восхищённо разинув рот: за окном промелькнул силуэт, больше не принадлежавший человеку. Огромный, покрытый белой лоснящейся шерстью – словно облако вдруг опустилось с небес на землю, – ёкай взмыл в небо и скрылся за высокими кронами сосен.

Стоило ему сбежать, как с Уми будто бы спало оцепенение. Сунув револьвер в карманную кобуру, она в несколько шагов преодолела расстояние, отделявшее её от футона, и опустилась на колени подле больной.

– Всё в порядке? Он ничего тебе не сделал?

Голос Уми дрогнул, но она не обратила на это ни малейшего внимания. Казалось, напрочь забыла о присутствии Ямады и Тэцудзи, потому как разразилась бранью в адрес только что отбывшего незваного гостя и О-Кин, которая допустила это вторжение.

Лишь теперь Тэцудзи заметил, как Уми похожа на больную женщину. Та же форма лица, тот же разрез глаз… Вероятно, то была её мать. Неудивительно, что Уми с такой неохотой говорила о ней сегодня утром. Хотя Тэцудзи ни капли не смыслил в лекарском деле, звериное чутьё подсказывало, что времени у госпожи Хаяси осталось совсем немного.

Неожиданно мать Уми посмотрела прямо на него – и в её тёмных печальных глазах Тэцудзи увидел понимание. Неужели догадалась, что эта его личина – ненастоящая?

Но заговорить с ней Тэцудзи так и не решился. Отчего-то под взглядом этой женщины, которую видел впервые в жизни, он ощутил непривычную робость – хотя её строгий, но в то же время мягкий, проникающий в самую глубину души взгляд показался Тэцудзи смутно знакомым, – и лишь склонил голову, чтобы его не сочли уж совсем невоспитанным.

За них обоих отдуваться пришлось Ямаде.

– Простите за вторжение, госпожа Хаяси. – Монах так и не переступил порога комнаты, куда его не приглашали. – Мы решили, что ваша жизнь находилась в опасности. В противном случае мы бы не осмелились нарушить ваш покой.

На лице женщины показалась и тут же погасла слабая улыбка, но она так ничего и не ответила. Похоже, силы окончательно оставили её. Мать Уми устало прикрыла глаза.

Тэцудзи стало неловко рассматривать её измождённое лицо, и он перевёл взгляд на упавшую ширму.

И да поможет ему Великий Дракон, лучше бы он этого не делал!

Ширма была расписана морским пейзажем – да так искусно, что Тэцудзи будто наяву ощутил солёное дыхание ветра, услышал шелест волн, накатывавших на галечный берег. Но больше всего поражал их цвет. Глубокий и тёмный – он был таким же, как в тот день, когда погиб Такаси…

Ощутив подступающую к горлу дурноту, Тэцудзи поспешил смежить веки.