— А яйце–брата моего помниш–шь?! Его з-звали Джари–Ра! А ты убила его! — разъяренно прохрипела ящерица, срывая с себя плащ: плотная ткань змеей обвивалась вокруг ее рук и никак не хотела покидать тело. Взревев, аргонианка выхватила кинжал. Комната наполнилась истеричным шипением и треском рвущейся ткани. Через несколько минут перед изумленной Деметра предстала тяжело дышащая Диджа, одна из бандиток «Черной крови». Но ведь… магичка же уничтожила всю их шайку! И Диджу, и ее ушлого братца, и остальных головорезов, после того, как они решили кинуть ее. Поймав удивленный взгляд блондинки, аргонианка ощерилась, демонстрируя мелкие острые зубки. Правая половина ее лица была изуродована ожогом: буро–зеленая чешуя потрескалась и местами слезла, обнажая склизкую бело–розовую плоть, сочащуюся гноем, и кость, руки, шея и грудь ящерки так же покрывали ожоги. Когда Диджа напала на Деметру, Довакин опробовала на ней половину заклинаний школы разрушения. Девушка криво ухмыльнулась. Жаль, что не добила ее тогда, рыбы итак жрут всякое дерьмо, обглодали бы и поджаренный труп аргонианки.
— Вс–спомнила меня, Довакин? — Диджа облизнула тонкие губы раздвоенным языком. — Ты думала, что Дидж–жа мертва… но я ж–жива… а мой брат мертв… — бандитка глухо всхлипнула. — Ты долж–жна была погас–сить маяк и с–сдохнуть!.. поч–чему ты не умерла?! – из глазок ящерицы хлынули слезы. — Мой любимый брат… яйце–брат любил Дидж–жу… а Дидж–жа любила яйце–брата. Нам никто не был нуж–жен… — аргонианка провела когтями по изуродованной половине своего лицаю — Дж–жари–Ра говорил, ч–что Дидж–жа крас–савиц–ца. С–самая крас–сивая в Империи…
Деметра практически не слушала бормотания разбойницы. Мысленно повторяя слова заклинаний, она пыталась поджечь веревки, плотно охватывающие ее запястья. Мало ей было Цицерона, так вот, пожалуйста, еще и полубезумная аргонианка стенает под ухом! Убила она ее братца! Ха, это она помнит, а как эти двое ее выпотрошить пытались почему–то улетело в Обливион.
— … наш–ш малыш–ш будет рас–сти без–з отца…
Бретонка едва не подавилась кляпом. Какой малыш и какой еще отец?! Эти… эти две ящерицы… девушка содрогнулась. Помилуй Мара, ну и мерзость! Кровосмешение! Чтоб даэдра на костях их пировали!
— Ты, наверное, думаеш–шь, ч–что я хоч–чу тебя убить, — Диджа широко улыбнулась сквозь слезы, — но твоя ссмерть не вернет Дидж–же Дж–жари–Ра. Я… я продам тебя. В рабс–ство. Некроманты много дадут з– а тебя… но с–снач–чала… — в руке ящерицы сверкнул кинжал, — я отреж–жу тебе яз–зык. Ч–чтобы ты больш–ше не крич–чала… — плотоядно ухмыльнулась аргонианка, надвигаясь на Деметру. Бретонка сдавленно зарычала, невольно вжимаясь спиной в шкуры. Она крикнет раньше, чем эта тварь занесет клинок.
Над головой что–то загрохотало. Диджа дернулась, но продолжала приближаться к магессе. Не желая сдаваться, Драконорожденная попыталась отползти назад, но ящерица схватила ее за ногу и дернула на себя. Надавив коленом на грудь девушки, она вплотную приблизила свою морду к лицу блондинки.
— Больш–ше никогда не закричиш–шь… — аргонианка схватила Деметру за подбородок. Бретонка дернулась. Страх хлынул густой вязкой волной, холод медленно растекался по ее онемевшим членам. Неужели… так?! Нет, она Довакин, с ней не может быть… сейчас обязательно появится Цицерон и… горячие слезы обожгли глаза, когда Диджа провела острием клинка по щеке магессы. Что–то тяжело рухнуло на пол совсем рядом, ящерица недовольно зашипела.
— Ну, ч–что там ещ–ще?! — выпалила она, оборачиваясь. Тонко пропела тетива, и в чешуйчатое горло вонзилась стрела, пробив его насквозь — острие наконечника вылезло над седьмым позвонком. Аргонианка прерывисто вздохнула, прижав руки к ране. Кинжал выскользнул из ее когтистых пальцев. Закатив желтые глаза, она завалилась на бок, захлебываясь кровью.
***
— Потерял… глупый Цицерон потерял Слышащую!! — мужчина, потрясая своим колпаком, бегал кругами вокруг мирно пощипывающего травку Тенегрива. Конь покосился на шута мерцающим алым глазом и невозмутимо взмахнул хвостом. — Ай, наглая бессердечная скотина, Слышащая пропала, а ты только брюхо себе набиваешь!
Тенегрив согласно всхрапнул, не прерывая трапезы. Хранитель, зарычав, схватил его под уздцы и потянул за собой.
— Пошли! — жеребец упирался всеми четырьмя ногами, но Цицерон не отступал: вены на его шеи и лбу вздулись от напряжения. Конь протестующе заржал и замотал головой, ремешок уздечки выскользнул из рук имперца, паяц запнулся о собственные ноги и рухнул носом в куст чертополоха. Колючки не замедлили впиться в кожу шута, мужчина заверещал и молниеносно вскочил на ноги, выхватывая эбонитовый кинжал — черный клинок мерцал, словно лунная дорожка на речной глади.