Огонь и сталь (СИ)

— Старый волк не согласится потанцевать? — Рия, чей рассудок уже заволокло винным туманом, потянула Скьора за руку. В темные глазах девушки мелькали хитрые искорки.

— Не сейчас, — Соратник грубовато разжал пальцы имперки. Рия обиженно фыркнула, надула губы, как маленький ребенок, и цапнула со стола пирожное. Испачкав пальцы в заварном креме, девушка принялась увлеченно их облизывать.

Белое Крыло вздрогнула, когда широкая ладонь Скьора легла ей на плечо. Босмерка откинула волосы со лба и слегка повернула голову.

— Выйдем. Поговорим, — тон члена Круга пресекал любые возражения. Тинтур отодвинула тарелку и поднялась на ноги.

Тяжелая дубовая дверь закрылась, заглушая смех и гомон. Мужчина глубоко вздохнул и обратил глаза к усеянному звездами небу, к бледному лику луны, загадочно мерцающему серебром. Каждый его вздох клубился зыбким белесым паром у лица, сурового, словно высеченным из камня. Тинтур зябко поежилась.

— Так о чем ты хотел поговорить? — эльф первой нарушила тишину, изредка рассекаемую далекими голосами и печальной песнью ветра.

— Тебя не часто можно увидеть в Йоррваскре, — голос Скьора звучал глухо. — И на твоей коже следы от веревок. Белое Крыло, неужели твоя шайка разбита?

Босмерка не ответила, но ее безмолвие было красноречивее всяких слов. Острое скуластое лицо не выражало никаких эмоций, но янтарно-алые раскосые глаз были преисполнены боли и грусти. Скьор хмуро сплюнул сквозь зубы.

— Серебряная рука?! — руки его сжались в кулаки, жилы на лбу вздулись, в груди клокотал сдерживаемый рык. Тинтур знала, как он надеется на положительный ответ. Достаточно едва слышного «Да», слабого кивка — и Соратник бросится к Висельной Скале с обнаженным мечом. Но эльф отрицательно покачала головой.

— Рифтенцы, — босмерка присела на камень, — двадцать человек, все конные. Они загнали нас в дальние залы пещер, — Белое Крыло усмехнулась, — дураки… напоролись на все ловушки без исключения, а все равно пыжились от гордости и жажды подвигов.

Скьор прокашлялся и скрестил руки на груди. Каждое слово Тинтур было наполнено горечью.

— Мы бы справились с ними… в сущности — все мальчишки, лишь пара-другая опытных вояк. Но сошла лавина… — воспоминания, острые и свежие, жгли ее словно раскаленное клеймо. Глаза эльфа потемнели, гнев и злость, только погасшие в ее душе, вспыхнули вновь, - убежище завалило… моих людей погребло под камнями и снегом вместе с доброй половиной рифтенцев. Я успела выбежать… не знаю, — Тинтур пожала плечами, - наверное, богам угодно было оставить мне жизнь…

— Как ты сбежала?

— Долго рассказывать.

— Мы не торопимся. Здесь — Вайтран, а не Рифтен, отныне ты в безопасности… — оглушительный грохот и крик оборвали Скьора на полуслове. Двери распахнулись, ударившись от стены, и под ноги Скьору, проехавшись лицом по всем ступеням, кубарем выкатился Атис. Вслед за данмером из Йоррваскра выскочили остальные Соратники во главе с Ньядой. Шлем Каменной Руки сбился на бок, лицо раскраснелось. Нордка гулко ударила себя кулаком по стальному наплечнику, шнуровка на кожаной безрукавке разошлась практически до пупа, и грудь, едва стесненная одеждой, грозила вот-вот вырваться из плена жилета.

— Говоришь, место бабы на кухне?! — прорычала она, спускаясь. — Сейчас эта баба надерет твою серую задницу, остроухий! — Ньяда схватила Атиса за волосы и рывком поставила его на ноги, — да я… я тебе вообще задницу оторву!

— Давай, бей его!

— Ставлю сотню септимов на Каменную Руку!

— Чушь, Атис наполирует ей личико!

Эльф, с трудом держась на подкашивающихся ногах, встал в стойку, нордка же кружила вокруг него словно голодная волчица. Скьор положил руку на плечо Тинтур.

— Идем, отметим твое возвращение охотой. Пусть ребятки развлекаются. А я слышу зов матери Луны. Составь мне компанию, — хоть Соратники не отдают приказов, отказывать членам Круга не следует. Даже если ты сам носишь кровь зверя.

***

Ясная, хрустальная ночь. Прохладный воздух наполнен ароматами лаванды и горноцвета. Цицерон резко сорвал с головы колпак, запустил пальцы в ярко-рыжие пряди волос. Обида, злость и ревность свились в тугой клубок в груди шута, шипя и исходя ядом, словно змеи. За что Цицерон заслужил такое? Чем он прогневал Мать?.. он всюду следует за Слышащей, не жалея жизни… готов идти за ней и в древние нордские усыпальницы, и в пещеры фалмеров, да хоть самому Алдуину в пасть… а что бедный шут получает взамен? Паяц вздрогнул и ссутулился, втянул голову в плечи, будто страшась, что его мысли могла услышать Матушка или сама Слышащая. Плохой, плохой, глупый Цицерон… он всего лишь дурак, болван, Хранитель Матери Ночи, должен ценить, что имеет и радоваться. Но как можно шутить и плясать, когда Слышащая дарит свое внимание какому-то магу с голыми коленками?! Цицерон всегда рядом с ней, убьет любого за косой взгляд, за пренебрежительную улыбочку в сторону Слышащей, пока этот колдунишка просиживает штаны в Вайтране и ведьмачит?! О милосердная Матушка, за что такая несправедливость?!