Окаянный император. Роковое путешествие

— Мужчины все такие! — надула щеки балерина. — Дела-дела… Когда же тебя ждать?

— Не раньше вечера субботы, а то и утра воскресенья. Но обещаю, что привезу тебе сюрприз.

— Какая прелесть! — и Матильда выстрелила в меня лукавым взглядом своих прекрасных глаз.

Глава XIX

Декабрь 1894 г.

Уже который день тракт заметало снегом. Он то падал большими красивыми хлопьями, то превращался в злую колючую крупу, которая так и норовит поцарапать лицо, забраться за воротник. Тайга замерла. В укромных уголках попрятались зайцы, лисы и волки. А хозяин здешних мест — медведь уже давно посапывал в своей берлоге. Пропали даже птицы. Многочисленные ручьи сковало льдом, застыли под сугробами болота. Деревья накрыло шапками. Растворился без следа санный путь в ближайшую деревню.

Постоялый двор оказался не только посреди леса, но и в ледяной пустыне. Последний раз живую душу здесь видели в начале октября. Когда запоздавшие переселенцы, погоняя лошаденок, стремились скорее достичь пересыльных пунктов, чтобы зимовать пусть и в казенных бараках, но у печек. Ждать, пока мороз схватит осеннюю распутицу, в дороге было накладно, землепашцы же считали каждую копейку. Несмотря на фиксированные цены, они упорно торговались из-за стоимости постоя, норовя сэкономить то на продуктах, то предпочитая крыше над головой ночевку в палатке.

За минувший год с гаком жизнь деда Тимохи изменилась до неузнаваемости. Разбирая поклажу у таблички с цифрой «32», он даже не представлял, что его ждет. На сердце царила радость от окончания длинного пути. Даже скромный ужин, разбитый на дерюжке, воспринимался как праздничное застолье. На второй день Тимоха, оставив жену с младшим Аникеем, обустраивать оседлый быт отправился с Лешкой в ближайшую деревню. Она была в трех днях пути. Местные, как заверили его в переселенческой конторе, помогут выстроить ему подворье.

Ночевки в тайге для Романовых были уже привычными. Скрип деревьев, тревожно всхрапывающая лошадь и крики диких зверей больше не будили посреди ночи. Костер, горящий от заката до рассвета, был хорошей защитой от живности. Имелась у Тимохи и берданка. Любовно завернутая в тряпицу вместе с патронами, она лежала в глубине телеги.

Винтовки вручали переселенцам в Миассе. Там на окраине появился целый городок. Вдоль импровизированных улиц стояли бараки и юрты. В них размещали прибывающих по чугунке и своим ходом крестьян. Пару дней давали на отдых и починку имущества, а потом начинались занятия. Баб собирали у печки, возведенной на небольшой площадке. Просвещали о премудростях, кои пригодятся им на новом житье. Показывали плоды, коренья, да грибы, пригодные в пищу, и те, что есть не стоит ни людям, ни скотине. Рассказывали о том, как можно приготовить русака и другую таежную дичь. Успокаивали голосящих крестьянок после того, как они узнавали, что с хлебушком будет едва ли не хуже, чем прежде.

Но наибольший ступор вызывали уроки гигиены. Большинство даже слова такого не слышали, не говоря уж о премудростях предмета. Крестьянкам объясняли, зачем надо кипятить воду, почему важно регулярно мыться в бане (это предложение, впрочем, сопротивления не вызывало), о пользе свежего воздуха и солнца. Показывали корешки и травки от общей слабости и ломоты, от боли в горле и голове. Говорили о тонкостях, которые в деревнях знали только повитухи. А порой и вовсе произносили такое, от чего лицо заливала краска, а рука непроизвольно клала крестное знамение. Впрочем, настоятель храма, который уже начали возводить в лагере, заверил, что ничего крамольного в словах доктора нет.

— Крепитесь, бабоньки! Господь послал вам испытания большой дорогой и поддержать мужей своих на новом месте. Чтобы и там воссияла вера наша и вознесли купола храмы православные.

У мужиков занятия проходили куда степеннее. Первые дни, собравшись в кружок, слушали агронома. Тот делился секретами земледелия в суровых таежных краях. Там родились редис, салат, зеленый лук да репа. Из зерновых можно было надеяться только на ячмень, овес и рожь. А вот скотину можно заводить без ограничений. Травой земли эти богаты. Большинство слушало лектора с усмешкой, мол, нашел кого учить. Сами на землице сидим и кого хошь научить могем. Тимоха же внимал со всем старанием. Дело сие затеял царевич, а ему он верил безоговорочно. После той памятной встречи, что спасла Селиксу от голодной смерти, большего авторитета у деда не было. Поэтому ежели Николай Александрович велел, то надо. Тем более занятие было не бог весть какое новое. А вот с начатками арифметики и грамоты дела не шли, считай, ни у кого. Как оно в жизни, то пересчитать курей али пуды пшеницы проблем не возникало, с цифирью же на бумажке было сложнее. Но без нее хозяину постоялого двора было никуда. В этом вопросе Тимоха надеялся на Аникея. Младший оказался парнем смышленым и нехитрую науку впитывал как сухой песок водицу.