Океан Разбитых Надежд

Я поднимаю глаза и бросаю взгляд на бабушку сквозь толщу боли прошедших лет, осознавая, что допрос закончится не скоро:

– Да, люблю. – мой ответ остаётся неизменным. – Он помог мне в трудную минуту. А ещё он чертовски круто целуется.

Думаю, последнее я всё же оставила при себе. Либо произнесла вслух – не знаю. Любовь порой так дурманит голову, что мы лишаемся чувства такта и трезвого мышления, но обретаем гораздо большее. Ведь разум не властвует над чувствами.

Мимо проносится медсестра, мотая головой по сторонам. Её пучок уже почти растрепался: должно быть, она на ногах с раннего утра. Так же, как и я. От девушки повеяло сладкой микстурой, а я с удовольствием вдыхаю добротную часть оставленного шлейфа.

– И ты доверяешь ему?

Моя любовь – это полная гармония с собой и с любимым человеком. Моя любовь – это отречение от земных чувств. Это невероятно яркие эмоции, полёт фантазии и воздушных поцелуев.

– Мы вселяем доверие друг в друга. – отвечаю я.

Я чувствую, что ещё несколько подобных вопросов способны полностью добить меня. Мои глаза слипаются, а ладонь я даже не могу сжать в кулак: пальцы совсем онемели.

– Он не сделает тебе больно, как это сделал Акерс?

– Не сделает, – уверяю я бабушку.

Я запускаю руку в волосы и осторожно чешу затылок, пока бабуля обдумывает мои слова.

– Я уверена в этом. Наши с Люком чувства намного серьёзнее, чем ты думаешь, бабушка, – дополняю я, чуть погодя.

В коридоре повисла тишина, которую изредка заменяет звоночек для медсестёр. Где-то в конце коридора свистит старый чайник, от лестницы эхом расходятся немногочисленные шаги.

Я встаю с сиденья, на котором остался мятый след, и начинаю разминать затёкшие конечности. Чтобы окончательно не заснуть, я спускаюсь в кафетерий на первом этаже и беру нам с бабушкой по стаканчику чая. Запах пряного напитка меня бодрит, а горячий стакан согревает стылые кончики пальцев.

– Что теперь будет? – спрашиваю я после долгой паузы.

Бабушка поворачивается ко мне, и я протягиваю ей картонный стаканчик с чаем. Она принимает его и опустошает за несколько минут.

Бабуля нервничает не меньше моего.

– О чём ты? – она выбрасывает пустой стакан в мусорное ведро, что стоит рядом со стульями.

– О детском доме, о Билли.

Когда я произношу его имя, в глазах бабушки мелькает беспокойство. Она потирает вспотевшие ладони о накидку, а затем обращается ко мне:

– Нас навестит социальная служба. Скорее всего, меня отстранят от работы.

– Это ужасно, – я медленно опускаюсь рядом с бабушкой и обнимаю её свободной рукой.

Эта работа всегда так много значила для бабушки. Она любит детский дом всем сердцем и вряд ли готова расстаться с ним. Расстаться с садиком за окном, откуда дни напролёт доносится смех Луизы и Зои, с захламлённой оранжереей, с травяным чаем и вкусной стряпнёй Хью.

– Ещё ужаснее то, что я не доглядела за Акерсом. Отчего-то мне было проще поверить ему, когда он обвинял Люка в нападениях, нежели неразговорчивому парнише, – раскаивается бабушка. – Прости меня, Кэтрин.

Я и сама готова была верить Акерсу, если бы не Люк. Юноша показал мне, как мужчины по-настоящему должны обращаться с девушкам.

– Всё будет хорошо.

Бабушка мало мне верит.

– Вряд ли.

Я отстраняюсь от неё и заглядываю в бездонные голубые глаза. Чем дольше я вглядываюсь в них, тем больше понимаю, сколько всего ей пришлось перетерпеть.

– Слушай своё сердце. Оно не обманывает.

Иногда жизнь вынуждает нас думать, что всё потеряно, но именно тогда нам открываются невиданные горизонты.

– Билли получит по заслугам, – продолжаю я. – И справедливость восторжествует.

Любовь восторжествует.

Спустя два долгих часа к нам подходят врачи и сообщают, что у Люка сотрясение лёгкой степени тяжести. Выслушивая это, я замечаю, как бледнеет бабушка, и на душе становится скверно.

Как бы я не успокаивала её, она не перестаёт быть уверенной в том, что виновата в произошедшем инциденте. Отчасти это правда, но я виновата гораздо больше. Я начинаю бояться, что Люк не захочет слышать и видеть меня, не соизволит поговорить и дать мне шанс извиниться. Хотя бы извиниться. Врачи настаивают на том, чтобы они присутствовали во время разговора, так как Люку всё ещё нехорошо. Мы с бабушкой и не думаем им перечить, потому что для нас обеих важно здоровье этого парня. Мы берёмся за руки и ходим в палату вслед за врачами. В дверном проёме я перестаю дышать; когда я делаю первый шаг навстречу больничной койке, то следом за дыханием замирает и сердце.

– Люк! – шепчу я, пытаясь обратить на себя его внимание. Внимание одного единственного человека, которого мне так не хватало. Внимание, без которого мне было очень-очень холодно.

Люк тихо простонал от боли, и в стоне том отразилась его восхищение, когда он слышит мой голос. Его глаза ещё закрыты, но я знаю – они точно светятся. Светятся яркими огнями, согревающими меня. Светятся любовью, которую я сумела разглядеть в их глубине.

Врачи внимательно изучают показатели на приборах и что-то фиксируют в бумагах, закреплённых на тёмном планшете.