Океан Разбитых Надежд

Уже несколько минут я поправляю воротник белой блузки, стоя перед зеркалом. Чистенькая, только с сушки ткань пропахла стиральным порошком, и, каждый раз вдыхая его зловонный цитрусовый аромат, я рискую расчихаться так, что стены начнут сотрясаться.

Когда я чихала в последний раз, меня было не остановить. Помню, как мука непроглядным белым облаком поднялась над столом, после чего осела на наших с Люком лицах. Единственным, что помогло мне тогда перестать чихать, стал поцелуй.

Я не могу перестать думать о Люке. С тех пор, как мы виделись, не прошло и суток, но я уже чувствую угрызения совести за то, что не рядом. За то, что не была рядом тогда, когда была ему нужна. Ведь Люку, как и мне, тоже была необходима защита.

Слишком непривычно просыпаться и не встречать его в коридоре, завтракать и не ловить на себе его взгляд, не заставать его за книгой в углу игровой. Тяжело видеть подавленную Зои. На малышке сильнее всех сказалось отсутствие Люка. Теперь она не кажется такой активной, какой была раньше: бегу она предпочитает спокойную, размеренную ходьбу, которая больше напоминает бесцельное скитание из угла в угол. Люк был её другом. Без него Зои наверняка приходится несладко.

Джейкоб не упускает момента подшутить надо мной. Он утверждает, что, если бы Люк во время драки был в кастрюле, то никакого сотрясения бы не было. Кажется, он видел, как мы вместе занимались готовкой.

Бабушка держится на успокоительных. Вчера при мне она выпила не меньше трёх таблеток и одного сиропа, но всё равно с тревогой покидала детский дом.

Мне удаётся справиться с отсутствием парня чуть лучше. И, хоть я избегаю разговоров о юноше, он ни на секунду не покидает мою голову. Я при любой удобной возможности вспоминаю его улыбку, перепачканную мукой, его голос, глаза, его костюм, невидимый галстук, который он без конца поправляет, руки, пальцы, бегающие по клавиатуре рояля и теряющиеся между страниц романа.

И всё это будет продолжаться следующие десять дней. Десять подъёмов с мыслью о том, что остаётся всё меньше времени до выписки, десять отбоев с благодарностью Богу за то, что всё обошлось.

Удивительно, что отсутсвие парня, некогда отсутствующего на общих фотографиях, отчуждённого и одинокого, стало для нас серьёзным ударом. Нежданные, но самые нужные люди очень быстро сливаются с нашей судьбой.

Наконец, закончив с воротником, я беру в руки сумочку и выхожу из детского дома. На парковке уже припаркован автомобиль социальный службы, хотя ворота должны открыться только к девяти утра. Сейчас всего восемь, но малоприятные разговоры уже ведутся с моей бабушкой.

Когда мы встретились в холле, она выглядела измотанной. Должно быть, она почти не спала этой ночью, как и я. Я ворочалась в постели: мне было то холодно, то жарко. И, только когда я вспоминала о Люке, мне удавалось заснуть.

Я приезжаю в Хантингтон спустя двадцать минут и застаю маму около ворот школы. Она одета в свой самый любимый белый костюм, который сидит точно по фигуре. Она поправляет узкие солнцезащитные очки, постоянно скатывающиеся с прямой переносицы. Неподалёку замечаю припаркованный автомобиль.

– Ты уверена в своём решении? – интересуется мама, стоит мне подойти ближе на несколько шагов.

И так всегда – ни «привет!», ни «как дела?». Мама никогда не была щедра на приветствия. Всё, что её заботит, находится прямо на ней: стильный классический костюм, позолоченные наручные часы и длинные цепочки.

Мы проходим на школьную территорию.

– Да, уверена, – твёрдо отвечаю я.

Вокруг непривычно пусто. Никто не резвится на лужайке, не спорит из-за места за новым деревянным столиком под большим дубом и не занимается на турниках. Спортивные площадки свободны, хотя в учебное время к ним не пробраться, а на крыльце не толпятся группы старшеклассников.

Школьные коридоры кажутся намного просторнее без учеников. В старшей школе Хантингтона обучается больше студентов, чем может вместить здание, из-за чего каждый квадратный метр на вес золота. Сейчас же мы с мамой легко передвигаемся вдоль заставленных шкафчиками стен.

Когда меня перевели из средней школы, у меня был настоящий шок. Столько людей вокруг себя я никогда не встречала, несмотря на то, что неоднократно принимала участие в модных показах. Даже в домах моды было меньше людей, чем в холле старшей школы.

Говорят, что в старшей школе Роклиффа обучается большее количество учеников, чем в Хантингтоне. Даже представить не могу, какие должны быть размеры у здания, вмещающее в себя около четырёх тысяч человек. Мне точно понадобится не один день, чтобы освоиться там, но я готова пойти на всё, лишь бы стать в будущем той, кем мне действительно хочется быть.

Наверное, я всю жизнь была интровертом. Либо же стала им, когда перестала верить в добрых, искренних и честных людей.

– Что происходит, Кэтрин? – вдруг спрашивает мама, когда мы уже подходим к кабинету секретаря.

– Я просто хочу чувствовать себя счастливой и делаю для этого всё возможное. Школа – первый пункт.

И больше она не говорит ни слова.