Ох уж эти штуковины!

Папка была пухлой, из неё иногда вылетали мелкие бумажки с набросками, которые немедля подбирал либо ассистент из Военного министерства Марс Аблиссими (и клал в кармашек на груди своего василькового мундира), либо Тимотео Лермениск. Последний, тогда ещё без брылек, но нервически румяный и нескладный, с поклоном возвращал бумаги юному гению. Ему самому некуда было бы применить находки, а Грассини явно метил в Главные Изобретатели, с его помощью можно было продвинуться самому. В этом себя убеждал Тимотео, но так и не воспользовался возможностью: Антиной Грассини не любил жасмин и не стремился к сближению ни с кем из чиновников.

Прошло пять лет. Они виделись ещё раз семь, но в доме Грассини – никогда. Лермениск встречался с учёным на местах его работы, чаще всего приезжал с какими-нибудь бумагами или приглашениями от Академии Наук, куда он благополучно прибился в качестве Сопровождающего Инспектора Правительства. Почему он доставлял приглашения сам, а не посылал курьера? Он не смог бы объяснить.

В Академии Тимотео Лермениск должен был надзирать, оповещать и следить за исполнением. Должность была безопасная, хлебная и притом придворная. По большей части Лермениск кивал и слушал, слушал и кивал. К сожалению, природа обделила его выдающейся памятью, так что он сразу забывал все выкладки и закономерности, которые выплёскивались из учёных коллег, как из переполненных кувшинов с карлезианским. Их пьянил аромат и вкус собственных знаний. Он же ничего не мог добавить к сказанному и приобрёл репутацию понимающего слушателя.

Иногда он, убеждённый высказываниями наиболее авторитетных членов Академии, уделял отдельным проектам особое внимание и, в связке с подарочным набором жасминового чая, презентовал их Его Величеству. Тот жасминовый чай пил редко, но четыре проекта из предложенных утвердил и финансировал из казны, так что Лермениск незаметно из покровительствуемых пробился в покровители.

Своя же идея посетила его внезапно: он возвёл очи горе и чуть не упал в грязь от красоты и недосягаемости объекта. В вышине над ним висел огромный светящийся Сыр, так что Лермениск кожей почувствовал чудесный вкус и запах ночного светила. И тут он вспомнил всё, что со школьной скамьи слышал о Луне, о её фазах в зависимости от дня месяца, когда сыр нарастал и расходовался. Но позвольте, третьего дня Луна была несравнимо больше, и не в ширине меняющегося объёма талии, а просто – больше. Диаметр светила сейчас втрое уменьшился! Да что же это такое? Что за безобразие! Надо же было следить! Почему это за Луной не наблюдает специальное ведомство?

Впервые Тимотео Лермениск почувствовал это – лёгкое прикосновение чего-то огромного, невидимого и ужасного. Его коснулось Божественное Вдохновение. Он в одну минуту понял, что час его предназначения пробил, и почти ринулся в Академию, но что-то его остановило. Если огромное собрание великих мужей до сих пор не смогло заметить, что с Луной происходят такие изменения, смогут ли они оценить его мысли по достоинству?

И тут Лермениск вспомнил о Грассини. Тот так и не стал академиком, да и не собирался. Какое упущение! Тимотео даже всплеснул руками на ходу. Надо помочь учёному прославиться, влиться в ряды, так сказать… А что может этому поспособствовать? Конечно, воплощение его, Лермениска, дерзкой мечты. Измеритель Луны! Это название, казалось, уже выгравировано на будущей Золотой Медали изобретателя. Решено! Лермениск поможет Грассини обрести славу, а тот добудет Измеритель!

* * *

«Вот идиот! – раздумывал Грассини. – Однако довольно безобидный, с ним не стоит ссориться. Как таких берут на службу? А-а, чем бы дитя не тешилось…»

К утру новейший измерительный инструмент был готов. Всю ночь Антиной занимался пайкой на подвальной жаровне и полировкой полученного уродца. К бронзовому штангенциркулю максимального размера присобачил чудом не лопнувший медный окуляр от монокля и латунный транспортир. Карманный Измеритель Луны позволял четко разглядеть контур лунной поверхности, измерить диаметр светила штангенциркулем. Транспортир придавал прибору внешней солидности и сходство с заморской астролябией. Измеритель был проще и предназначен для другого – потешить самолюбие этого толстогубого простака-секретаря (Антиной Грассини не озаботился узнать нынешнюю должность Лермениска и до сих пор считал его секретарем на посылках). Ну и знакомы они были давно, хоть и шапочно, так что Грассини отчего-то решил и пошутить, и утешить беднягу: тот ведь искренне верил в необходимость своего Измерителя. Ну не потащит же он к Его Величеству эту безделку!

Лермениск вернулся через день. Ждущий его агрегат стоял на резном медном подносике у входа в кабинет. Солнечные лучи, падающие сквозь заросшее плющом окно, красиво отражались на золотистой поверхности.

– Это… он? – заикнулся синьор Лермениск и нервно промокнул лоб платком, на этот раз нежно-сиреневым. – Уже готов? Так быстро. Вы, бесспорно, большой талант. А как он работает?