Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836)

Наше предположение о том, что Анджела нисколько не изменилась, нашло многочисленные подтверждения, прослеженные нами на протяжении двух следующих за ее первым тюремным заключением десятилетий. После последнего столкновения с правопорядком прошло семь лет до того, как в 1829 году женщина вновь была привлечена к ответственности за «неправедную жизнь в нарушение прежде бывших предписаний, а также сводничество»[561]. В деле сохранилось письмо в Трибунал приходского священника церкви Санта-Лючия дель Гонфалоне, датированное 1 июля, в котором он утверждает, что Анджела Понти «ранее уже мною удаленная из прихода за свою недостойную жизнь», продолжает отличаться скверным поведением. Приходский священник в своем письме характеризует ее крайне негативно: «нахальная, дерзкая и всех оскорбляющая, подвергающая людей опасности, дабы им навредить»: со времен первого пребывания Кипренского в Италии нрав Анджелы, как видим, не изменился.

Далее следуют свидетельства в том же духе, что и в приснопамятном процессе 1819 года: Анджела «содержит в доме своем непотребное заведение, и постоянно входят в него и выходят из оного всякого рода мужчины и женщины к неимоверному неудовольствию всего соседства». Кроме того, в свидетельствах отмечено, что поначалу, при своем первом появлении в квартале, женщина казалась жалкой и была плохо одета, но впоследствии ее условия жизни значительно улучшились – знак того, что ее деятельность «конечно, <…> приносила ей доход <…>, и ремеслом этим сказанная Понти занимается уже год с половиною». В целом, кроме склонности к разврату, мать Мариуччи усовершенствовала свои предпринимательские способности, сделавшись умелой и успешной хозяйкой публичного дома.

Но как сама Анджела реагировала на столь тяжелые и позорные обвинения? Более или менее так же, как мы уже видели это в других случаях, – то есть делая голубые глаза и проявляя незаурядные нахальство и дерзость. Заявив, что она прачка по роду занятий, а муж ее Филиппо Понти служит извозчиком при главной больнице Санто Спирито ин Саксия, Анджела с восхитительным бесстыдством утверждала, что кроме инцидента 1822 года она не имела никаких дел с правосудием, рассчитывая на то, что следователи не осведомлены об уголовных обвинениях и открытых против нее делах в 1819 и 1820 годах – и это было вполне вероятно, поскольку вплоть до начала 1820‐го работа архива Трибунала была организована крайне неэффективно. Анджела утверждала, что «не может себе представить, по какой причине арестована, потому как ничего плохого не совершила», категорически отрицала справедливость обвинений и заключила теми же словами, к которым уже прибегала в 1819 году, заявив, что все свидетельства против нее «выдуманы злопыхателями».

Но ее дерзость не имела успеха, и Анджела была приговорена к двум годам тюремного заключения с последующим предписанием не принимать подозрительных лиц, в особенности лиц мужского пола, не выходить по ночам, не бывать в остериях и других общественных местах и не менять место жительства без разрешения Трибунала, куда она должна была ежемесячно представлять свидетельство о благонравном поведении, выдаваемое приходским священником; в случае же нарушения предписаний ей грозило еще пять лет тюремного заключения[562].

Через два года, 10 августа 1831 года, все началось заново: Анджела была застигнута полицией, что называется, ad cubandum (в процессе соития). Трибунал открыл дело о разврате против нее и некоего Луиджи Неви, тридцатилетнего повара[563]. В тот момент женщина жила в приходе Сан-Чельсо и Джулиано и была служанкой, а Филиппо Понти снова вступил в армию и делал ночные обходы. Анджела, лишь недавно вышедшая из исправительного заведения, сразу стала объектом внимания приходского священника; и после первоначальных увещеваний, которые, конечно, не имели на нее никакого влияния, представители власти нанесли ей неожиданный визит.

Анджелу допрашивали дважды – 18 и 24 августа, и она дала свое обычное представление. Она утверждала, что познакомилась с Луиджи Неви с десяток лет назад, а потом (около 1825 года) с согласия мужа предоставила ему возможность проживать в их доме. Во время заключения Анджелы мужчина нашел другое жилье, но после ее освобождения опять был принят в ее доме, и поэтому известные «злопыхатели» донесли приходскому священнику об их незаконной связи. Но когда агенты Уголовного суда и карабинеры ворвались в дом, свечи якобы были зажжены, дверь была якобы открыта, и, по ее словам, она и Луиджи Неви сидели на должном расстоянии друг от друга. Тем не менее ее арестовали, и она, разумеется, не может представить себе, за что именно. Излишне говорить, что Луиджи Неви подтвердил ее показания, и оба они опровергли свидетельства соседей, согласно которым Анджела выдавала любовника за своего брата, а когда Понти бывал в карауле, что случалось постоянно, она запиралась в доме наедине с Луиджи, тогда как в присутствии мужа Неви обычно было не видно (но были и такие, кто утверждал, что Понти был в курсе дела и спокойно относился к неверности жены).