Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836)

В деле содержится рапорт двух карабинеров, которые участвовали в этом неожиданном посещении. В нем есть два существенных отличия от показаний Анджелы и Луиджи: во-первых, из него следует, что они несколько минут стучали в дверь, прежде чем Анджела впустила их в дом; во-вторых, они заметили, что постель в комнате была смята. Фактически мы имеем дело не столько со свидетельством о преступлении против нравственности, сколько с умозрительным выводом, который был сделан карабинерами, полагавшими, что, едва услышав стук, любовники второпях оделись. Так или иначе, Анджела была приговорена еще к двум годам заключения с прежними предписаниями и уточнением, что впредь не должна иметь никаких контактов с Луиджи Неви под страхом последующего заключения еще на семь лет в случае нарушения этого предписания. Неви был подвергнут телесному наказанию: он получил двадцать пять ударов кнутом, после чего был освобожден[564].

Материалы еще одного процесса по делу о «неправедной жизни в нарушение предписаний и тяжкой провинности в сводничестве», состоявшегося в июле – августе 1839 года снова по случаю недозволенной связи Анджелы с Луиджи Неви[565], содержат две любопытные подробности: во-первых, можно подумать, что Филиппо Понти к этому времени умер, оставив Анджелу вдовой во второй раз (несколько ниже мы постараемся объяснить это «можно подумать»). Непросто представить себе облик этого человека и недвусмысленно обозначить его роль в жизни матери Мариуччи: был ли он ее жертвой, сообщником или эксплуататором? Возможно, он был всем этим. Выше уже говорилось, что Понти никогда не подвергался преследованию: в 1822 году, после того как он обвинил Анджелу, он же вступился за нее; в деле 1829 года он никак не фигурирует, а в деле 1831‐го значится «non molestato» («не привлекался»): та же самая формула, что и в случае с делом 1818‐го о смерти Маргериты, по которому не привлекался Кипренский. Даже Анджела мало говорит о нем, и в комплексе свидетельских показаний есть сведения о том, что он часто не бывал дома и любил, что называется, заложить за галстук.

Но, во-вторых, еще более интересным для нашего исследования фактом представляется то, что в 1839 году вместе с матерью в проституции была обвинена дочь Анджелы Тереза Фалькуччи. Описанная как незамужняя женщина примерно тридцати лет, Тереза приехала в Рим только за двенадцать лет до того, то есть около 1827-го. У нас нет сведений о предшествующих годах ее жизни, но эту лакуну частично заполняют материалы дела 1822 года, свидетельствующие о том, что девушка жила в Марке, чтобы заботиться об отцовском наследстве. И все еще никак не объяснен тот факт, что в своем прошении 1820 года старшая дочь Анджелы, Антония, говорила о сестрах во множественном числе: возможно, Тереза тогда временно находилась в Риме? Или же мы должны предположить, что у Анджелы было не три, а четыре дочери? В таком случае не приходится удивляться.

По ее собственным словам, в 1831 году Тереза стала жертвой преступления против добрых нравов, в то время бывшего достаточно распространенным явлением и определяемого в законодательстве как «stupro con promessa di matrimonio» («изнасилование с обещанием жениться»)[566]: иными словами, мужчина лишал девушку невинности, обязуясь жениться на ней, но, получив желаемое, скрылся, вдобавок оставив ее беременной[567]. После родов Тереза отдала ребенка в богадельню Санто-Спирито – подумать только, именно ту самую, где в то время работал Филиппо Понти.

Три протокола допросов Анджелы не содержат новых или неожиданных подробностей: она снова работает прачкой и, так сказать, вышла из подходящего для недозволенных связей возраста (тот же самый Неви, когда были опровергнуты его показания, что он больше не имеет связи с Анджелой, заявил, что шестидесятилетняя старуха его не интересует). В конце третьего протокола допроса Анджела впервые снизошла до признания, подтвердив, что в некоторых случаях Луиджи Неви действительно бывал в ее доме в нарушение предписаний, однако без всякого дурного умысла. И зная все то, что нам известно об Анджеле, это маленькое признание следователям, возможно, продиктованное простым духом конформизма, никак нельзя счесть признаком какого бы то ни было изменения к лучшему.