Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836)

Кавалер Орест Кипренский и Мария Фалькуччи, покорные слуги Вашего Высокопревосходительства, почтительнейше доносят до Вашего сведения, что намерены заключить освященный церковью брак как можно скорее, не прибегая к обычным оглашениям; причины же, кои обязывают к таковым действиям, уже ведомы Вашему Высокопревосходительству, и посему молят они <…> благоволить освободить их от обязанности давать обыкновенное объявление и направить в храм к досточтимому отцу Саккетти из Общества Иисуса, префекту оратории дель Каравита, духовному отцу просителя[581].

Здесь возникают по меньшей мере два вопроса: что это были за причины, известные вице-геренту? И почему для совершения церемонии бракосочетания было выбрано такое необычное место, как оратория, вообще-то не предназначенная для совершения брачных служб?[582]

Оратория Сан-Франческо Саверио, называемая также дель Каравита, близ церкви Сант-Иньяцио ди Лойола на Кампо Марцио, была резиденцией ордена иезуитов, которые отправляли там службы. Они сопровождались специфическим ритуалом самобичевания, который за несколько лет до того был описан С. Ф. Щедриным, приглашенным в ораторию Н. И. Тургеневым:

В Оратории Ca[r]a Vita, принадлежащей иезуитам, собираются богомольцы один раз в неделю, в Ave Maria, то есть по закате солнца; вся Оратория освещена небольшим светом от престола. Священник читает ектеньи, народ поет гимны богородицы, и это продолжается довольно долго <…>; дьячек, подошедши к дверям, постучал, это обыкновенной знак, что церковь хотят запирать, на сей стук я оглянулся и увидел кучу веревок с узлами, висевших у него на руке, <…> пошла хлопотня, ты сам себе не можешь представить мое положение, я закрыл голову полою моего сюртука, ожидая ударов ежеминутно; между тем началось пение, сопровождаемое всегда бичеванием[583].

За интересующий нас период в историческом календаре оратории, к сожалению, нет никаких сведений, которые хоть приблизительно можно было бы счесть относящимися к совершению какой-либо брачной службы[584].

Возможно, Кипренский не хотел огласки, поскольку его обращение в католичество и брак с девушкой-католичкой не были бы благосклонно восприняты в России (и здесь, как выразительный пример всей деликатности этого вопроса, уместно вспомнить, с каким беспокойством через несколько лет поэт В. А. Жуковский опровергал слухи о своем обращении в католичество в письме к будущему императору Александру II)[585]. Быстрая процедура, осуществленная без лишнего шума и в месте, не внушающем подозрений, была единственным способом избегнуть проблем: общеизвестно, что Кипренский предпочитал держать в неизвестности относительно своих намерений даже друзей-художников, которые узнавали о событиях в его жизни только после того, как события уже совершались.