Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836)

Это пусть и очень краткое пребывание Анджелы в доме Мариуччи, которое не может уполномочить на какие бы то ни было выводы об отношениях матери и дочери, тем не менее доказывает, что их отношения продолжались. На основании этой информации мы, конечно, не могли не задаться вопросом о составе семьи Анджелы в 1830‐х – и пришли к решению еще раз вернуться к тем адресам, которые названы в ее показаниях, чтобы выяснить, был ли кто-нибудь – и если был, то кто – зарегистрирован по ним как сожитель. На самом деле, нас к этому подвигла идея поискать упоминаний о Терезе, но зарегистрированной вместе с матерью и сестрой в 1835 году мы с изумлением обнаружили Марию Фалькуччи, двадцати шести лет, с примечанием: «in conservatorio» («содержится в приюте»)[573].

Выше уже говорилось о том, что в течение XIX века девушки, содержавшиеся в приюте, могли временно покидать его стены лишь спорадически[574], тем более что в уставе приюта делле Периколанти от 4 ноября 1836 года сказано:

Не дозволено посещать дома мирян, даже и родителей, ни под каким видом, ежели только не по случаю тяжелой болезни оных и всегда в сопровождении наставницы, однако родственникам дозволено являться в приют в особо для свиданий назначенную комнату у привратницкой, в коей могут они беседовать со своими единокровными, и то только по праздничным дням[575].

Возможно, хотя и недоказуемо, что после своего освобождения в 1833 году Анджела возобновила отношения с дочерью, а возвращение Мариуччи в семейный круг подразумевает ее присутствие в жизни матери в какой-то форме[576]. Но в подушных списках приходов церкви Санта-Катерина делла Рота за 1836 год и за следующие годы – церкви Санта-Лючия дель Гонфалоне, куда Анджела переселилась в середине 1836‐го (а уже 8 октября этого года приходский священник сообщал, что она «в настоящее время продолжает вести неправедную жизнь»[577]), об Анне-Марии нет ни слова[578].

5 ноября 1842 года трибунал приговорил Анджелу к трем годам тюремного заключения[579], и это позволяет с некоторой уверенностью считать, что она умерла, может быть, в тюрьме, не раньше 1843-го. Если Кипренский оттягивал женитьбу, то невозможно представить, чтобы мать Мариуччи, живая, весьма деятельная и предприимчивая, была тому причиной, поскольку, хотя нам, с одной стороны, известно, что ее вероятная неприязнь к художнику могла оставаться таковой и в 1836‐м, то, с другой стороны, между 1829 и 1833 годами были два периода, когда Анджела находилась, что называется, вне игры, и это давало Кипренскому относительную свободу действий, которой он, однако, не воспользовался.

Наконец, мы не знаем, был ли художник осведомлен о многочисленных неладах Анджелы с законом и правом, интересовало ли его это хоть в какой-то мере, и тем более не знаем о том, заботила ли саму Анджелу дальнейшая участь дочери, имя которой ни разу не встречается в документах, предшествующих делу 1842 года. Поэтому единственно возможной мотивировкой откладывания женитьбы становится желание Кипренского обеспечить будущей супруге достойный уровень жизни: вспомним о том самом содержании «почти по обычаю дворянскому», которое он смог предоставить Мариучче, когда она была еще ребенком.

Но оставим Анджелу Паллони ее судьбе и вернемся к проблеме процедур, предшествующих заключению брака. Устав приюта делле Периколанти предусматривал: когда одной из девушек делалось предложение о вступлении в брак, то, прежде чем сообщать ей об этом, настоятельница приюта должна была проинформировать двух лиц, из которых одно было ответственно за дела духовные, а другое – за финансовые; они должны были сначала проверить, заслуживает ли внимания предлагаемая партия[580].

Когда наконец наступил этот долгожданный момент, Кипренский немедленно проявил большое усердие и чуть ли не поспешность: в брачном деле художника первый, недатированный, лист содержит прошение, адресованное вице-геренту Антонио Пиатти, духовному руководителю приюта: