Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836)

В частности, имея в виду, что Филиппо Понти принадлежал к корпусу папской жандармерии, можно ли усомниться в том, что он и был тем «солдатом», который забрал Мариуччу у Кипренского и отвел ее в казарму? Несмотря на то что Анджела ни разу не упомянула об этом – возможно, потому, что не хотела скомпрометировать будущего мужа перед властями, – вполне вероятно, что ее знакомство с Понти относится по меньшей мере к осени 1819-го[278]: трудно представить, чтобы Понти стал помогать найти жилье совершенно незнакомой ему женщине, ранее уже осужденной, а по прошествии всего трех месяцев мог жениться на ней, чтобы способствовать ее освобождению из заключения. Предположение о том, что Понти и Анджела встречались уже на протяжении некоторого времени, делает представление об истории их отношений более четким.

Несколько ниже мы увидим, что подтверждение нашлось и еще для одной подробности, приведенной в мемуарах Гальберга, а именно той, что участие Кипренского в судьбе Мариуччи предполагало и заботу о ее домашнем образовании.

Но перейдем к следующей части рассказа скульптора, истинность которой, в отличие от первой части, кажется более проблематичной:

Наконец и картина кончена, и время оставить Италию <…>. Чтобы прервать все вредные связи, всякое влияние матери, надобно было удалить дочь из Рима. Собираясь уехать, он приторговал через приятелей одно воспитательное для девиц заведение в Тоскане, где соглашались принять его питомицу за известную плату до его возвращения. Пашпорт ее готов, и она отправлена вперед с надежным ветурином; он предполагал сойтись в Перудж[е] и сдать ее в Ареццо. И его пашпорт был уже готов. Как вдруг вся родня Мариуччи, узнав, что она увезена, подняла тревогу: в полицию подано прошение о насильственном похищении; за нею послана погоня; карету догнали на дороге; девочку высадили и привезли в Рим обратно. Впрочем, все это была только финансовая операция <…>, но вместо согласия он, упираясь на акт уступки, подал от себя просьбу Кардиналу Статс-Секретарю, всемогущему Конзальви, и вскоре вышло решение, по коему приняли Мариуччу в одно воспитательное заведение на счет казны, с тем что Кипренский, по возвращении, мог бы продолжать ей свои благодеяния, или даже и жениться на ней; матери и всей родне воспрещено всякое сообщение с нею, и чтобы уничтожить самые покушения их на то, это помещение, и вся судьба девочки осталась величайшею тайною для всех[279].

Как мы уже выяснили, после долгой проволочки почти в два года власти наконец проявили инициативу, при активном содействии Италинского обязав художника вернуть Мариуччу матери. Но тому, о чем здесь далее повествует Гальберг, мы не нашли никакого документального подтверждения, относящегося ко времени после возвращения Мариуччи к матери: это касается и доказательств прямого обращения Кипренского к Консальви (похоже, что эта подробность подкинула дров в костер воображения В. В. Толбина), и свидетельств о любой другой форме обращения художника к властям вообще, и тем более попытки бегства, предотвращенной папской полицией; если бы рассказ Гальберга соответствовал фактам, следы этих фактов, несомненно, нашлись бы в бумагах Государственной канцелярии.