Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836)

К сожалению, в венецианских архивах нам не удалось найти других свидетельств этой истории, даже относящихся к Аделе Федериги – Паолина путешествовала под этим вымышленным именем. В этой связи интересно отметить, что в конце 1833 года должность Генерального консула России в Венеции осталась временно вакантной после смерти Спиридона Наранци[505], друга известного поэта Уго Фосколо и, подобно ему, уроженца Ионических островов. Лет за двадцать до этого Фосколо влюбился в мать Паолины, графиню Элеонору Ненчини Пандольфини, и впоследствии увековечил ее в поэме «Хариты» («Le Grazie», 1812–1813, 1827), посвященной Антонио Канове[506]. С большой долей вероятности можно предположить, что кто-то из окружения Наранци позаботился о сбежавшей Паолине, и если так, то этим человеком был граф Джорджо Мочениго, тайный советник и бывший полномочный министр Российской империи при Тосканском, Неаполитанском и Сардинском дворах, родом из Закинфа (так же, как Наранци и Фосколо). За несколько лет до происшедшего он вернулся в Венецию на изысканный отдых, посвящая себя искусствам и словесности[507].

Далее, мы выяснили, что русский камергер и секретарь посольства «Hitroff» (Хитрово) прибыл в Венецию из Вены 22 февраля 1835 года[508] – через две недели после рождения сына Алессио, который появился на свет 8 февраля, – и крестил его в православной церкви Сан-Джорджо дей Гречи 26-го: чтобы избежать огласки, Алессио был записан как «незаконнорожденный сын неизвестной матери»[509]. Крестным отцом был именно граф Джорджо Мочениго, который нашел и оплатил кормилицу для своего новорожденного крестника[510].

Эта новая информация, несомненно, заставляет посмотреть в ином свете на одну из лучших работ Кипренского этих лет – «Портрет Паолины Ненчини». Он хранится во флорентийском Палаццо Пандольфини и был написан приблизительно в начале осени 1834 года[511], когда, по нашему мнению, ее беременность уже была заметна (это, впрочем, не первый портрет, где Кипренский как бы скрывает беременность под широким платьем: то же самое можно сказать о «Портрете С. С. Щербатовой»)[512]. В конце 1830‐х Паолина уехала с Захаром в Россию, приняла православие под именем Прасковьи Егоровны Хитрово, а в 1848‐м у них родился второй сын, которого они назвали тем же именем – Алексей Захарович. А «Alessio Hitroff» остался во Флоренции у бабушки по матери Элеоноры Ненчини Пандольфини, которая официально усыновила его в 1847 году, так как у династии Пандольфини не оставалось наследников по мужской линии[513].

Из Венеции Кипренский возвратился во Флоренцию, а оттуда отправился в Рим, где 6 декабря 1834 года посетил дом на Виа Рипетта, нанеся визит юной Ольге Ивановне Давыдовой (урожденной Барятинской)[514], супруге графа Владимира Петровича Давыдова и сестре Леониллы Ивановны Барятинской, которая примерно за месяц до того стала женой упоминавшегося выше графа Л. П. Витгенштейна. В. П. Давыдов, недавно причисленный к русской дипломатической миссии при Святом Престоле[515], родился в Италии, где провел все детство; он был сыном Петра Львовича, имя которого нам уже встречалось в первой главе в связи с заказами пейзажей, доставкой которых занимался Пьетро Деликати. В середине мая 1835 года Давыдов предпринял путешествие на Ближний Восток вместе с К. П. Брюлловым и Н. Еф. Ефимовым[516].

Странно, что ни запись в дневнике Давыдовой от 6 декабря, ни следующая, от 3 февраля, свидетельствующая о вечернем посещении Давыдовых Кипренским и Брюлловым, не зафиксированы в разделе КПДС «Свидетельства современников», несмотря на то что уже в 1988 году В. М. Зименко отметил существование краткого дневника О. И. Давыдовой[517], может быть, не очень ценного в том, что касается его содержания, но изобилующего именами: среди прочих это Пьетро Деликати, археолог Антонио Нибби, римский художник Филиппо Агрикола, дававший Давыдовой уроки рисования, князь П. А. Вяземский и, наконец, члены семейства бывшего сенатора и губернатора Григория Николаевича Рахманова, которого Кипренский в письме от января 1835‐го назвал «охотником» до картин «Сивилла Тибуртинская» и «Портрет Торвальдсена» – два полотна, предложенных художником императору вместе с «Портретом отца», но так и оставшихся непроданными (I: 192–193)[518].

И здесь, рискуя показаться слишком педантичными, мы не можем не высказать сожаления о той небрежности, с которой используются важные источники сведений: в частности, Зименко не только ошибочно относит эти записи к зиме предшествующего года, но и намекает на известную близость Кипренского и Давыдовой, которой он якобы служил гидом в ее прогулках по Риму. Эта деталь совершенно отсутствует в дневнике О. И. Давыдовой: в нем говорится только о двух дружеских визитах, нанесенных художником соотечественнице, которая интересовалась искусством, – и не более того[519].

4. Накануне рокового года