Охота на охотника

А с ним и неудовольствия, ибо была оная супруга отнюдь немолода, а еще полновата, неуклюжа и по-провинциальному проста. Эту-то ее простоту, вырывавшуюся наружу в обилии кружев да бантиков, немодной пышности наряда и какой-то общей неустроенности, Вольтеровский ненавидел всеми фибрами души.

Но сдерживался.

Во всяком случае при посторонних.

— Вы уж не серчайте на него, — Ангелина Платоновна, оказавшаяся на деле человеком предобрейшей души. — У Ганечки и прежде-то норов был крутоват, а ныне и вовсе разгулялся. Печенка болит. Я уж его и жиром медвежьим потчевала, и настойки гадючьей бутыль целую извела, а он все только ворчит… он хороший, на самом-то деле.

Она повторяла это время от времени и розовела.

Терялась.

Вздыхала и раскрывала огромнейший, верно от бабки доставшийся, веер, за которым и укрывалась, что от мрачного взгляду супруга, этакой заботы не ценившего, что от самой Лизаветы.

— Дура, — Вольтеровский, слыша разговоры о собственном здоровье, начинал гневаться, наливался краской, а глаза становились подозрительно желты. — Как есть дура! А говорили мне, не гонись за приданым…

И злой, он покидал покои, требуя оставить его в одиночестве.

Лизавета оставляла.

В конце концов, никто не требовал следовать за неприятным сим человеком неотступно. Она оставалась в гостевых покоях с Ангелиной Платоновной, которая уж точно нуждалась в поддержке и утешении. Ибо когда супруг уходил, пухлое лицо его жены вдруг покрывалось пятнами, а все три подбородка начинали меленько дрожать.

Ангелина Платоновна часто моргала, сдерживая слезы.

Она все еще стеснялась Лизаветы, робела перед нею, как робела и перед комнатными девками, и перед лакеями, и перед прочим всем людом, которого во дворце стало вдруг до невозможности много. А ведь празднества только-только начинались.

— Вы уж простите его, — в который раз произнесла Ангелина Платоновна. — Он ведь… он скоро уйдет и знает это. Вот и бесится.

— А целители?

Ангелина Платоновна, нынче обряженная в платье небесного колеру, щедро расшитое серебристым кружевом, лишь пожала плечиками.

— Говорят, что шансов нет. Мы ко всяким обращались. У нас есть деньги… скопил за службу-то…

И скромное это признание заставляло Лизавету отворачиваться. А зеркала в гостиной отражали не ее, но другую какую-то девицу, тоже рыжеволосую, тощую и с неприятным лицом.

— Деньги-то есть, а счастья… как не было, так и… — Ангелина Платоновна махнула ручкой. — Я Левоньке отписалась, чтоб приехал… а он ни слова в ответ. Услали на границу, а за что?

Удивление ее, непонимание были столь искренни, что Лизавета закусила губу. И вправду не понимает? Или…

— Он не виноват, — Ангелина Платоновна прижала мягкие ладошки к груди. — Я и Ганечке говорила, что мальчик не виноват… он хороший, славный… один раз оступился…

…оступился?

И убил.

— …а его на границу… тогда с Ганечкой крепко поругались… я думала, что штраф… у нас деньги есть, вы не подумайте, папенька мой генералом был… раньше, давно… и маменька хорошего рода. Мне приданое положили. Мужа подыскали. Он хоть строгий, а… занятой, да… все на службе и на службе. Левочку я одна, считай, ростила…

…ростила и вырастила.

Подали чай, и Лизавете подумалось, что картина-то препасторальнейшего свойства. Сидят две дамы в гостиной, чаи попивают. И кружевам с бантиками в оной картине самое место.

Как и чайнику серебряному.

Чашечкам белого полупрозрачного фарфору.

— Он у меня единственный… — Вольтеровская продолжала мять платочек. — Доктора больше не велели и без того едва не преставилась…

Ангелина Платоновна широко перекрестилась и голову наклонила.

— Три дня лежала… и Левонька родился слабеньким… никто и не думал, что жить будет. Помню, тогда я лежу, едва-едва дышать способная, а Ганечка заглянул и на службу отбыл. Сказал только, что, мол, если чего, то ему сообщат…

…да уж, тактичностью Вольтеровский, как Лизавета успела убедиться, не отличался. Ангелина Платоновна же губу нижнюю покусала да и продолжила. Верно, совсем уж ей в родном доме тоскливо, если она так с незнакомым-то по сути человеком разоткровенничалась.

— Он, знаю, и за гробовщиком велел послать… на всякий случай… он не злой, вы не подумайте, просто предусмотрительный.

От этакой предусмотрительности Лизавете стало не по себе. Она повернулась к окну, благо, выходили те на сад. За стеклом светило солнце.

Трава зеленела.

Кусты тоже зеленели. Пели птички где-то там… то есть, в гостиной слышно было лишь шумное дыхание Ангелины Платоновны.