Окно в доме напротив

– Ну, русский, мало в Европе таких, поди?

– Я коренной москвич!

– Значит, вовсе не знаете, какого в России жить. Нам еще повезло, у нас сортировочная. Все заводы закрылись, полгорода к поездам приходит «Москва-Сочи» или еще каким, чтоб побогаче. Игрушками торгуем, да и то покупаем их у белорусов, своего ничего уже нет. Так и перебиваемся. А я детдомовка, мать бросила, сука беспородная, только ноги расставлять умела, в три года выкинула, потом брата родила. А его пожалела, ну или хахаль пожалел, короче, оставили его – а как поняли, что умом слабенький, тоже бросили. Я его выхаживала. Нас били, чтоб ели меньше, работали больше, а он… он не понимал. Плакал только. Я его с собой взяла, когда сбежала. Жила у тетки, работала на нее. Потом она меня послала в столицу, я худая, страшная, вот и вы на меня смотрите, как на чучело. Я в шаурме у Дурданы работаю, а братик, он, он дамочек ублажал. А что поделать, он не понимает, а им нравится, его хоть кормили хорошо. Он был счастлив, это главное. А я, ну бьет меня Дурдана, просто потому, что ее муж колотит, ну и что, я привыкшая. Мне главное, чтоб ему хорошо было. Потом, надоел когда, я вернулась, одной-то его не потянуть, ему таблетки какие-то нужны. Врач приходил, говорил, я ж не запоминаю, у меня тоже с этим плохо. Хорошо доктор записал. Вот тогда и вспомнила про господина Вивиани, решила к гадалке сходить, чтоб приворожил. Он ведь часто у вас, в Москве, бывает, может, снова приедет, увидит… Да я хоть в бойлерной жить буду, не привыкать, главное, уехать подальше, хоть немножко пожить. Да я и суке этой даже денег дам, даже Дурдане, чтоб от мужа ушла и сама пожила вволю, мне все равно тогда будет, не достанут. Мы вместе с братиком будем. Как вы поживем. Я ж не думала, что ваш дедушка такой слабенький, простите меня.

Ольга тем временем подошла, оттеснила меня. Кажется, последние слова Варвары относились именно к ней. Во всяком случае, она так поняла, а потому влепила ей с размаху пощечину. Девчушка не дернулась, перестала плакать и поблагодарила даже.

– Иди со мной, – потребовала она и потащила пацанку в соседний коридор. Я вышел следом, но они заперлись в кладовке. Голосов я не слышал, а потом и вовсе вернулся к поджидавшему врачу, выдавшему эпикриз с бессмысленной фразой о «необнаружимой инфекционной легочно-сердечной болезни, приведшей к летальному исходу».

Ольга задерживалась, доктор поинтересовался у меня, что будет с телом. Я сообщил насчет борта из Милана, завтра прибудет, вернее, уже сегодня. Двое суток протянулись, размазавшись по стрелкам, как несколько часов. Мы еще немного подождали помощницу Серджио, потом врач вручил мне листок с печатью, извинился и скрылся, поняв, что с Ольгой ему лучше не видеться. А я снова погрузился в мысли, теперь обретшие какое-то странное направление – виделась тупая, бессмысленная связь вот этой затюканной девчонки в грязной одежде и скорой кончины Вивиани. Показалось даже, что все сказанное Варей правда, что именно она…

Ольга внезапно вышла из-за угла, увидев в руках эпикриз, выхватила, прочитала стремительно.

– Как будто и вправду отравили, – вдруг заявила она. – Не находишь?

Я покачал головой, напомнив, что экспресс-тесты не выявили в крови или легких ничего подозрительного. Потом спохватился.

– А где Варя? О чем вы с ней говорили?

– Ты что, в самом деле, поверил ее словам?

– Я…, да неважно, врет она или нет. Что ты с ней решила?

– Не знаю, не могу сказать. Столько всего предстоит. Ничего не случится, если подождет. – она покачала головой. Хотела еще прибавить, но замолчала на вздохе. Куснула губы: все верно, все правильно. Забыли про самое важное. Верно, это хотела сказать, когда ее перебил звонок мобильного: борт вылетел, через четыре часа прибудет в «Шереметьево».

– Я к главврачу, договариваться о транспортировке, – произнесла она сухо, как-то отстраненно даже. – Ты со мной?

Зачем-то глянул на часы, кивнул. Холодными одноцветными коридорами мы прошли в соседний корпус и стали подниматься по пустым пролетам на четвертый этаж. Я удивился даже, увидев на стенах обои, а на входе, на журнальном столике, старый кнопочный телефон-трубку.

Зал ожидания

Я умер. Вот так просто и так странно: маршрутка подъехала к остановке, мы с двумя приятелями выбрались наружу, живо обсуждая покинутый нами всего полчаса назад юбилей однокашника. Рядом остановилась еще одна «Газель», оттуда выбрались двое в серых плащах, подошли и сообщили самую последнюю новость. И пригласили проехать.

Я не удивился, не огорчился, вообще ничего не почувствовал – ни в тот момент, ни позже; ровно так же отреагировали и мои товарищи. Словно разом села поддерживающая наши чувства и эмоции батарейка. Без недовольства, но и не задерживаясь, забрались в салон. За всю дорогу не перемолвились и словом, глядели в окно, избегая встречаться взглядами, лишь косо посматривая на серые плащи.