Окно выходит в белые деревья...

Цвет боевого торо —
                                      траур, с рожденья приросший.
Путь боевого торо —
                                     арена, а после весы.
Если ты к смерти от шпаги
                                                приговорен природой,
помни — быку не по чину
                                           хитрая трусость лисы.
Выхода нету, дружище.
                                          Надо погибнуть прилично.
Надо погибнуть отлично
                                           на устрашенье врагам.
Ведь все равно после боя
                                                   кто-то поставит привычно
краткую надпись мелом:
                                          «Столько-то килограмм».
Туша идет в килограммах.
                                             Меряют в граммах смелость.
Туша идет на мясо.
                                    Смелость идет на рожон.
Глупо быть смелым, если
                                               это ума незрелость.
Глупо быть трусом, если
                                              ты все равно окружен.
Что ты юлишь на арене?
                                              Ты же большой бычище.
Что ты притворно хромаешь?
                                                    Ноги еще крепки.
Эй, симулянт неуклюжий…
                                           Были тебя почище —
всех в результате вздели
                                                в лавке мясной на крюки.
Кинься космато навстречу
                                         алчущей банде — или
скользкие бандерильеро
                                             на утешенье толпе
черные бандерильи,
                                        черные бандерильи
факелами позора
                                    всадят в загривок тебе.
В чем же твой выигрыш, дурень?
                                                              В жалкой игре с подлецами?!
Тот, кто боится боя,
                                    тот для корриды негож.
Тощие шлюхи-коровы
                                       нежными бубенцами
сманят тебя с арены,
                                         ну а потом — под нож.
Раз все равно прикончат,
                                                пусть уж прикончат, потея.
Пусть попыхтят, потанцуют
                                                балеруны мясников.
Будь настоящим торо!
                                     Не опустись до паденья
этой толпы, состоящей
                                              сплошь из трусливых быков.
Много ли граммов отваги
                                              миру они подарили?
И задевают за стены
                                            шторы и косяки
черные бандерильи,
черные бандерильи,
будто в дрожащие шкуры,
                                                всаженные в пиджаки.

Севилья — Москва

6 сентября 1968, Коктебель

«Страданье устает страданьем быть…»

Н. Тарасову

Страданье устает страданьем быть
и к радостям относится серьезно,
как будто бы в ярме обрыдлом
бык траву жует почти религиозно.

И переходит в облегченье боль,

и переходит в утешенье горе,
кристаллизуясь медленно, как соль
в уже перенасыщенном растворе.

И не случайно то, что с давних пор

до хрипоты счастливой, до срыванья
частушечный разбойный перебор
над Волгой называется «страданье».

Просты причины радости простой.

Солдат продрогший знает всею юшкой,
как сладок даже кипяток пустой
с пушистым белым облачком над кружкой.

Что нестрадавшим роскошь роз в Крыму?

Но заключенный ценит подороже
на каменном прогулочном кругу
задевший за ботинок подорожник.

И женщина, поникшая в беде,

бросается, забывши о развязке,
на мышеловку состраданья,
где предательски надет кусочек ласки.

Усталость видит счастье и в борще,

придя со сплава и с лесоповала…
А что такое счастье вообще?
Страдание, которое устало.

9 октября 1968

Переделкино

«Скупо сказал, не рыдая…»