Октябрь. Память и создание большевистской революции

Большевики, как и другие революционеры, параллельно подавлению контрпропаганды несоциалистов, меньшевиков и эсеров слагали эпический нарратив о своей революции. Они пытались рассказать понятную историю, которую можно было интерпретировать только одним способом, даже несмотря на то, что на этом раннем этапе контуры повествования об Октябре еще не были определены[187]. В неспокойные времена Гражданской войны большевики обратились к более оригинальным способам донести логику и значимость своей революции. Их целевой аудиторией, конечно же, были отнюдь не критики-социалисты. Борьба вокруг октябрьских событий никогда не была направлена на убеждение оппонентов, сами критические высказывания которых ставили их вне революционного поля. Новые лидеры считали, что главным препятствием для их аргументов в пользу революции была вполне естественная неспособность людей осознать как значение Октября, так и свое собственное место в «великой истории»[188]. В хаосе и раздробленности Гражданской войны российские революционеры столкнулись с серьезными препятствиями в попытках познакомить людей со своей логичной и последовательной историей.

Хаос войны

В период с середины 1918-го до середины 1920 года власть большевиков была ограничена Москвой, Петроградом и центральными районами России; они периодически вели бои с контрреволюционными силами: на юге, севере и востоке – с белыми армиями, возглавляемыми бывшими царскими генералами, на западе, севере и востоке – с различными иностранными войсками, в первую очередь немецкими, но также английскими, французскими, японскими, американскими, польскими и чешскими. Им пришлось столкнуться с враждебными правительствами на бывшей советской территории, в частности с антибольшевистским правительством адмирала Александра Колчака в Сибири; с Комитетом членов Учредительного собрания, или Комучем, возглавляемым эсерами, в Самаре; с восстаниями как против белых, так и против красных в 1919 и 1920 годах, поднятыми бандами крестьян – дезертиров из Русской армии [Figes 1989][189]. Угроза была не только военной: антисоветские движения не меньше большевиков были заинтересованы в изучении и «просвещении» населения своих территорий. По словам Питера Холквиста, «просвещенное государство не было исключительно большевистским идеалом» [Holquist 1997: 435]. Даже в тех районах, которые оставались под контролем большевиков на протяжении всей Гражданской войны, было заметно то, что Дональд Рали применительно к Саратовской губернии назвал «патентованными сепаратистскими тенденциями», даже несмотря на то, что эти местные тенденции не были ни вызовом революционному нарративу центра, ни, по его словам, «альтернативой установлению партийного самодержавия» [Raleigh 2002: 94, 105]. Меньшевики и эсеры, активно преследуемые большевиками в первые месяцы после октября 1917 года, даже пережили кратковременное политическое возрождение весной 1918 года, а заявленный большевиками электорат – рабочие – часто выказывал свое недовольство в забастовках и демонстрациях[190]. Продовольственный и энергетический кризисы, болезни, потрясения, связанные с неоднократными мобилизациями в Красную армию и частым дезертирством из нее, достигли масштабов эпидемии [Raleigh 2002: ПО].